Иноки – воины России: шаги в бессмертие

Выход один – надо ждать большого сражения, в котором все они, ордынские пехотинцы, станут добычей для противника. В кровавой мясорубке надо суметь защититься, затаиться, выжить и потом незаметно уйти, выбравшись из горы трупов. И только на войну спишут их исчезновение…

В висках застучало так, что Данилу качнуло в сторону. Он ткнулся в плечо Павлу, рекруту из мордовского села по кличке «Плясун» (это прозвище рекрут заработал за неловкое подпрыгивание при обучении бою на саблях). Плясун едва удержался на ногах, спросил незлобливо:

– Ты чего? Размяться захотел?

Данила криво улыбнулся:

– Знаешь, пятка вот зачесалась. Теперь прошло. Не боись. Более не буду.

Южнее, в сотне верст от Укека многочисленную пехоту погрузили на большие, почерневшие от воды и ветра баржи и, отталкиваясь длинными шестами, поставив небольшие квадратные паруса, двинулись вниз.

Пока грузились на баржи, разбирали увесистые черпаки; ими всю дорогу предстояло черпать накапливающуюся воду с днища. В неспешной утомительной работе Данилу сопровождали образы, целые картины событий, которые рождал его неугомонный мозг. Эту черту – мыслить образами, замечать молниеносные движения противника – заметил в нем его наставник, молодой Галицкий князь. Он был немало удивлен, когда Данила рассказал о том, что может видеть полет стрелы, пущенной им в цель. За сотую долю секунды до опасного выпада он улавливал движение напарника в учебном поединке. Особо князь удивлялся рассказам о событиях, в которых участвовал отец, сопровождавший новгородского князя в Сарай-Берке. Было много пересказанных отцом сцен его участия в битве при Синих Водах, когда татарское войско побежало под ударами русско-литовских отрядов, и потом было перебито. Тогда рассказы отца превращались в голове Данилы в реальные картины, в которых он как бы просто стоял рядом и смотрел со стороны, с возвышения, как в страшной рубке падают люди и кони, как летят отрубленные руки, а тяжелые стрелы пробивают кольчуги с чавкающим, звонким шлепком.

Вот и сейчас Данила видел, как идет безжалостное сражение, как вокруг его товарищей нарождается защитный завал из мертвых лошадиных туш и человеческих тел. Потом виденье ушло, поскольку легким толчком его заставили взять ковш и выгребать воду за борт. Вернувшись в реальность, Данила увидел, что, несмотря на усилия рекрутов, вода на днище судна не убывает. Дело в том, что баржа под весом пехоты погрузилась в воду и в результате появились новые щели из плохо проконопаченных швов между досками. Так в течение трех дней новообращенная ордынская пехота черпала воду из старой черной баржи. Все ругались сквозь зубы, но недовольства не показывали. Ведь иначе пришлось бы топать сотни верст и нести на себе все снаряжение и запасы еды.

Великая Замятня

В десятке новобранцев был кипчак по имени Тохта, с загадочным прошлым – бывший телохранитель великого чингизида, хана Абдуллы по имени Тохта. Он являл собой типичного монгольского воина. Среднего роста, крепкий, кривоногий, с могучими пологими плечами. Тохта за минуту выпускал точно в центр мишени два десятка убойных стрел, умело бросал в цель копья. Особо он поразил рекрутов умением выписывать своей кривой саблей дамасской стали смертельный круг, в пределы которого не могла залететь и птица. Пояснил, что так тренировали кешик – монгольскую охранную гвардию. С самого своего основания эти профессиональные убийцы уничтожали заговорщиков и смутьянов из числа родственников и приближенных великих ханов. Тохта доверительно рассказал Даниле о своей истории службы в секретных элитных войсках монгольской империи. Родился он в жарких кипчакских степях, воспитывался в семье сотника охранных войск крымских Чингизидов из рода Джучи. Тогда по всей Орде начались кровавые междуусобные стычки. Чингизиды воевали между собой за власть необычайно жестоко. Однажды Тохта, перебравший настоявшегося кумыса, в один из душных вечеров рассказал Даниле о своем недавнем прошлом, о том, как он попал в самый центр кровавой межклановой свары. Его взяли в охрану хана Абдуллы, который волею судьбы вознесся очень высоко по тем временам – стал ханом Золотой Орды, опередив с десяток соперников. Тогда чингизиды обратили свою беспредельную жестокость друг на друга, устраняя всех возможных соперников. В одну из осенних ночей 1363 года Абдулла вызвал к себе своих лучших нукеров и приказал уничтожить «под корень» всех своих родичей-соперников мужского пола. Десятку, в котором состоял Тохта, было поручено истребить род одного из младших Джучидов, в него входило шесть детей в возрасте от полугода до пяти лет. Глубокой ночью головорезы ворвались в богато отделанные юрты и, выхватывая мальчиков из постелей, перерезали всем горло. Тохта не смог. Услышав детские предсмертные крики, мольбы о помощи, он вскочил на коня и ускакал в степь. Знал, что за это наказание будет одно – смерть, но не смог участвовать в этом зверстве. Про себя решил: «Уж лучше смерть, чем убийства детей».

Тохта несколько дней и ночей скрывался в камышах, потом ушел к родичам в Сары-Озеки. Через год узнал, что Абдулла и его мать Тайдулла 5 предательски убиты. По обычаю всех детей, близких родственников даже младенцев его рода вырезали.

Захвативший в Орде власть царевич Мухаммед-Балак простил Тохту, сохранил ему жизнь, но направил его рядовым пехотинцем для искупления вины (хотя в отношении этого властителя никаких, даже самых малых проступков он не свершил. Его преступление, тем не менее, было самым тяжким – он нарушил дисциплину, не выполнил приказ, поколебал веру в кешик; за это карали смертью).

5

Та самая Тайдулла, великая ханша, долго державшая в руках власть в огромной Золотой Орде, по чьему приказу казнили и миловали степных ханов и подвластных русичей, чьим именем назвали славный русский город Тулу, основанный как летняя ставка ханши.

Тохте было запрещено садиться на коня. Лишить монгола права восседать на степном скакуне – это было тяжелейшим наказанием для мурзы (к которым себя, как и все кешик, относил Тохта).

Через три дня ордынская пехота высадилась на берег и форсированным маршем пошла в сторону Дона. Впереди них пылила конница бродников, выбрасывающая на десятки верст вперед группы лихих всадников, ведущих разведку в безлюдной степи. У монгольских военачальников одной из ведущих военных заповедей было – знать все об обстановке вокруг движущегося войска. Для этого чуть ли не ежечасно в разные стороны галопом уходили небольшие разведывательные отряды с запасными лошадьми. Позже Данила узнал, что у ордынцев существовала и «дальняя» разведка: сотни разведчиков под видом купцов, странствующих дервишей, или просто слепцов в сопровождении мальчиков-поводырей. Монголы вербовали информаторов и в правящих элитах стран, с которыми предстояло воевать. Вся сила, весь опыт Орды были устремлены на одно – на войну, на победу и захват новых территорий, новых данников, новых рабов. Монстра войны научились кормить за счет побежденных.

Вечерами, когда уставшее воинство засыпало мертвым сном, Данила с Тохтой вели долгие беседы о том, как уйти из отрядов смертников, каковыми являлась монгольская пехота, как вырваться из смертельной хватки Орды.

Тохта однажды рассказал Даниле увиденную им сцену уничтожения монгольской конной сотни в одном из горных ущелий Кавказа. Сотня опытных всадников возвращалась из карательного рейда в отдаленное горное село. Поселение приказали разорить, население уничтожить за дерзкое сопротивление степной державе. Такие показательные акции стали обязательным кровавым примером для устрашения всех покоренных народов и неукоснительно выполнялись. Но кто-то успел предупредить гордых горцев. Часть населения они успели увести в горы. Остались только старики и старухи. Их перебили, забрали коров и баранов из загонов, поэтому каратели возвращались назад медленно. Это и погубило грабителей.

Горцы устроили им засаду. Дождавшись обремененную добычей сотню, завалили огромными валунами и осколками скал вход и выход у одного из горных ущелий с крутыми, местами отвесными склонами. Потом обрушили горы камней на идущую медленно колонну. Это была смертельная ловушка. Часть конников, получив смертельные удары огромными камнями, корчилась в предсмертных судорогах у копыт своих лошадей. Другие всадники, оглушенные грохотом камней, задыхаясь от удушливой каменной пыли, застыли в растерянности. И тут случилось невозможное: горцы – мужчины, подростки, оголенные по пояс, с обритыми наголо головами, вооруженные только длинными кинжалами (другого оружия, кроме кинжалов и матыг, у них и не было), выскочили из-за огромных валунов и низко пригибаясь нырнули под лошадей, целясь в их незащищенное подбрюшье. В один миг сотни отборных монгольских скакунов забились в предсмертных судорогах, придавив упавших всадников, залив их кровью, засыпав резаными кишками. В следующий миг горцы уже резали глотки всадникам, едва успевшим натянуть всесильные луки. Несколько монгольских воинов пытались подняться вверх по крутым склонам, яростно отбиваясь от нападавших. Им даже удалось зарубить с десяток горцев. Но тем страшней была их смерть, поскольку они успели осознать, что разбудили такую ненависть, от которой нет спасения. Последний из оставшихся в живых, сотник в желтой епанче, знаменитый в монгольском войске лучник уверенно уходил вверх по склону. Навскидку бил из своего лука без промаха по преследователям, поднимаясь все выше и выше. Эту сцену увидел Тохта, взобравшийся по валунам с другой стороны завала, поскольку шел со следующей сотней, посланной вдогон погибающей, для перегона ожидавшейся обильной добычи.

Сотник бил расчетливо, поражая тех, кто приближался к нему, и медленно уходил вверх к спасительной верхней кромке завала. Один из горцев подхватил тело убитого стрелой подростка, со скорбным криком выставил его перед собой и с нечеловеческой силой, прыжками, стал приближаться к лучнику. Тот заметно занервничал, стрелял уже не так точно, бессмысленно тупо пробивая уже поверженное тело. Преследователь последним рывком настиг его, выбил лук и сжал костистые ладони вокруг горла. Грабитель захрипел, забился в предсмертной судороге; кровавыми пузырями пошла пена из сведенного гримасой смерти рта.

Таким Тохте запомнился финал этого побоища. Тогда он по-настоящему усомнился в могуществе Ясы, в непобедимости монгольского войска. Сомнение породило крамольные мысли и поставило ряд вопросов о праведности незыблемых правил кочевой империи, пришло внутреннее перерождение, поиски нового жизненного пути на острой грани жизни и смерти.

Тохта вел свое повествование шепотом, маскируя за обычными фразами безумную кровавую судьбу своего народа, чья трагическая история слилась с трагедией горцев. Старался не описывать кровавых подробностей. Но сам смысл и трагедии его рассказов запали глубоко в душу, меняя привычное видение мира и людей.

Помолчав, он сказал:

– Ты, Данила, умный, ты умеешь управлять своим умом и другими людьми. Ты видишь будущее. Я пойду за тобой, поскольку для меня, да и для других, кто пойдет за тобой, это единственный путь продолжения жизни в этом сумасшедшем мире. Ты придумаешь и, наверное, уже придумал, как нам вырваться из западни, в которую мы все попали.

В самом деле, у Данилы родился спасительный план, он предложил выбрать пару десятков надежных пехотинцев и в самый напряженный момент смертельного сражения создать вокруг вал из телег, поверженных лошадей и тел погибших, затаиться. Для этого нужно хорошее оружие, надежные длинные копья, хотя бы пять-шесть отменных лучников. А главное – лишить наступающую на пехоту конницу основного преимущества, коней. Об этом был особый разговор.