Иностранная военная интервенция и гражданская война в Средней Азии и Казахстане. Том 1 (Сборник)
Шрифт:
Ах, это загадка — мой Сэм Люцифер!
Быть может, услышал он музыку сфер?
Не «Мяу» бормочет, бормочет: «Ого!»
Никак не могу разгадать я его.
О чем он тревожится, грезит о чем?
Зачем то и дело так трется плечом?
Хотел бы узнать, но, скорее всего,
Вовек не смогу разгадать я его...
«Summertime». По Эдвину Д. Хейворду и Айре Гершвину
Город спит, так забавно вздыхая.
Фонари уж устали гореть.
Спи, моя дорогая.
Без меня светлый сон
Сможешь ты досмотреть.
Город спит. Я — бродяга бездомный.
Что сказать — ухожу навсегда.
Надо мной — купол неба бездонный.
Надо мной — зыбким светом
Мерцает звезда...
Город спит — до утра не разбудишь.
Фонари уж устали гореть.
До утра — обо мне ты забудешь.
Без меня светлый сон
Сможешь ты досмотреть.
Чужие тихие напевы
(Переводы)
Из древнегреческой поэзии
Анакреонт
***
Деревья выпивают сок из почвы.
Земля, как всем известно, воду с неба
Из облаков небесных получает.
В распоряженье облаков, конечно,
Вода морская. Солнце наливает
Красавице Луне. Короче, братцы,
Бухaют все, ну так, с какой же стати
Мне лицемеры запрещают это?!
* * *
О, тяжка любовь безмерно!
Нелюбовь тяжка не меньше!
Но страшней всего, поверьте,
Вдруг любимую утратить!..
Из английской поэзии
Джордж Гордон Байрон
ТЬМА
Я видел сон, который не был сном —
Лишь солнце тусклое, и звезды, и светила
Погасли вдруг в чернильной темноте,
Земля заледенела под ногами.
Пришел рассвет — но нет, не рассвело,
Пришел рассвет — без солнечного света,
Без неба голубого, без тепла —
Лишь чернота, наполненная страхом.
В те дни безумцы жили на земле.
Молились горячо о ярком свете, Не получив ответа, жгли костры.
Дворцы роскошные и жалкие лачуги,
Жилища эти — поглотил огонь,
А после взялся за леса и долы.
Вулканы превратились в маяки,
Не разогнав, однако, тьму ночную,
Лишь ложную надежду подарив
Навеки обезумевшим несчастным.
Горели и леса, и города,
Треск гибнущих деревьев пoлнил воздух.
А после — тьма, а после — тишина,
Тяжелое дыханье близкой смерти.
Иные просто падали ничком,
И на губах — безумные улыбки.
Они тонули в собственных слезах
Другие же в отчаянье взывали
К молчащим небесам.
Скулили звери,
Ползли к кострам и ластились, надеясь
Согреться. И кричали обреченно
Мятущиеся птицы в небесах.
К пылающим кострам, остаткам жалким
Тянулись змеи, их смертельный яд
Уж не дарил забвения несчастным.
Безумцы пожирали змей самих,
Чтоб утолить непреходящий голод —
Хотя б на время.
А Война и Смерть,
Две давние подруги, две сестрицы
И два чудовища — снимали урожай
С полей кровавых, жутких и бесславных,
С толпы лишенных разума людей —
Лишь эти две насытиться могли бы.
В конце концов, на гибнущей Земле,
Сожженной, остывающей, голодной —
Лишь два обломка сохранились — два
Свидетеля ушедшего величья,
В одном и том же городе пустом.
И вот они сошлись в последней схватке,
В отчаянном, бессмысленном сраженье.
В сожженном храме, рядом с алтарем,
Что осквернен был кровью и кострищем,
Они погибли оба, и тогда
Иной Владыка — темный Властелин, —
На два чела свою печать поставил
И два остывших лба запечатлел.
То Дьявол был, суровый, молчаливый.