Иностранная военная интервенция и гражданская война в Средней Азии и Казахстане. Том 1 (Сборник)
Шрифт:
И с помощью не поспешит.
Прочь весла, приходит расплата,
Спасения нет за кормой!
Меня погубил ты когда-то,
И сам не вернешься домой.
Смятенье и трепет я вижу,
От страха сжимаешься — что ж,
Ведь с каждым мгновением ближе
Мой остро наточенный нож».
Безжалостное острие,
И нож она вновь поднимает,
И в сердце вонзает свое!
Вот утро волну привечает,
И чайки кричат вразнобой.
Тела равнодушно качает
Багровый от крови прибой.
Зельма Меербаум-Айзингер
* * *
Ты спрашиваешь, кто я? Просто — Ночь.
Мой черный плащ нежнее белой смерти.
Ты боль свою сумеешь превозмочь
Под черным парусом, в виду небесной тверди.
Нам предстоит с тобою общий путь.
Я — Ночь. Ты — мой возлюбленный отныне.
Полюбишь ли меня когда-нибудь?
Наверное — и сердце не остынет.
Мы в лодке черной плавно поплывем.
Куда спешить — пусть аромат сирени
Нам чудится, и пусть забытый дом
Утонет позади, в рассветной лени.
...Ты спрашиваешь, кто я? Просто — Ночь.
Мой черный плащ нежнее белой смерти.
Ты боль свою сумеешь превозмочь
Под черным парусом, в виду небесной тверди.
* * *
Послушайте, как плачет черный ворон,
Как ночь бледнеет жалко от испуга,
Не зная, где лежит убежище ее,
Не зная более, ее ли это царство,
Ее ли власть над черным ветром, или
Отныне ветер властелином стал?
И оборотни серые сегодня
Не служат ей — поможет ночи кто?
Послушайте рыданья непогоды,
Слезами заливающей чащобы.
Мольбы лесные, жалобы деревьев,
Послушайте ужасный, смертный смех,
Лишившегося власти властелина,
Царя лесного, мнившего себя
До ночи этой — Господом самим
И вдруг — низвергнутым в глубины Преисподней?
Послушайте, как тихо плачет
дождь...И я иду, бледна от общих страхов,
И я не знаю, убежать куда...
И моего отныне царства нету,
И ночь моя уж больше не моя,
И лес не мой, и не моя река,
И крик, вдруг искрививший мои губы,
Уже не мой — отныне и навек...
Из французской поэзии
Ричард Плантагенет
(ричард I Львиное Сердце)
Кансона
О, как не просто выразить печаль!
Пред взором пленника не солнечная даль,
А камни стен и толстых прутьев сталь.
Для скорбной песни слов ничуть не жаль,
Но слышат ли мои друзья? Едва ль,
Ведь я — в неволе.
Они в Нормандии, Гаскони, Пуату.
Им не в упрек я песнь свою плету,
Не ими ввергнут в эту тесноту,
Не возведу хулу и клевету,
Но и молчать уже невмоготу,
Ведь я — в неволе.
У пленника нет близких, он ничей.
Мне говорят: «Надеяться не смей»,
Но вспомните: ведь никогда друзей
Я не бросал средь плача и скорбей,
Они свободой тешатся своей,
А я — в неволе.
О, воины и Тура, и Анжу,
Не верьте, что от страха я дрожу.
Изменникам коварным не грожу.
Я грозного посланья не сложу.
На вас из-за решетки я гляжу,
Да — из неволи.
Мои друзья — на стороне врагов...
Не странно ли? Я был за них готов
Сражаться день и ночь, чтоб от оков
Освободить... Их выбор — не таков.
Но не бросаю им гневливых слов,
Ведь я — в неволе.
Где кличи боевые, звон мечей?
Нет никого. Не слышу я речей,
Что призывали бы — спасем его скорей...
Без неба синего и золотых лучей,
И боль в груди сильней и горячей...
Ведь я — в неволе.
Сестра-графиня, пусть хранит Вас Бог.
Меня Он, правда, уберечь не смог.