Иной жизни для себя не представляю! Книга четвертая

Инночкой. А ты – пень бесчувственный!» - и руку его на полпути

остановила. Но не оттолкнула.

«Я боялся!» - выскочило из Андрее совсем не то, что в данный

момент было нужно, и он тут же поправился, - «Ты для меня не только

лапочка, кошечка, Инночка! Ты для меня все! Я же без тебя жить не могу!»

– почувствовал, что преграда его руке ослабевает, и с замирающим сердцем

уткнулся лицом туда, в ложбинку между прекрасными бугорками, сразу

ощутив их упругость и тепло. Инна на мгновение замерла, потом голос ее

он услышал:

«Тогда скажи, что меня любишь!»

«Люблю!» - он оторвал голову от ее груди, поцеловал в губы, и она

это позволила. Дальше позволила все остальное.

Воскресенье.

29

Из-за мерзкой привычки Доки заявляться ни свет ни заря, встал

пораньше. И в полном боевом встретил Урал на подъезде к дому. Водила

лихо развернулся, почище крутого каскадера в хорошем боевике, и

затормозил, остановив напротив меня люльку. Покатили искать вещьдоки,

связанные с поднятой ментами из скважины расчлененкой. Хотя можно

было и не катить, а пройтись пешочком, от партии то – всего пол

километра, ну может чуть больше. Но таков Дока: он от крыльца дома до

туалета без удобств во дворе готов на мотике ездить.

Через минуту остановились: знакомый мешок валялся на старом

месте. Я еще удивился, почему буровики его не забрали или хотя бы

проверили, они же каждый день по этой дорожке катаются на работу. Но и

Дока его вчера не замечал, как не заметил и сейчас, и в голове у меня

мелькнула мысль, что не очень он с дорожки и виден, просто в силу

профессии, в поле мне постоянно приходится смотреть вокруг и под ноги, и

я уже настолько «пригляделся», что различаю и замечаю то, что другим не

дано. Вот и сейчас: от Урала мы шли рядом, а мешок Дока заметил только-

только. И сразу к нему полетел, оставив меня позади.

«Точно в крови, и без шерстинок!» - встретил сияющей

физиономией, и вид принял серьезный, - «Только почему один? В рюкзак

четыре вмещается, если в них мясо сайги затарить!» - теперь от меня ждал

ответа. Я пожал плечами:

«Не знаю. Может, остальные где-то здесь валяются рядом, поискать

надо», - Дока тут же начал оглядываться.

С пол часа мы крутились, проверяя кусты, траву, развалы камней. И

никаких дополнительных мешков не нашли.

«Поехали!» - это я Доке в форме приказа, если не остановить, он же

будет бегать здесь до вечера. А меня с женой на обед ждут.

С третьей попытки все ж меня услышал, подъехали к скважине,

принесшей из-за моего любопытства море забот и проблем Мирненским

ментам. Тем же керновым ящиком она была прикрыта, и слабенький

запашок ощущался, если и не из нее, то от щебенки рядом, на которую

возможно что-то из скважины попало, когда расчлененку из нее доставали.

Дока собрался керновый ящик приподнять и в скважину заглянуть, но я его

остановил:

«Ничего не трогай. Потом вонять будешь, как вчера, а водопровода

здесь нет!» От ящика он отскочил, уже задавая мне вопрос:

«А что делать будем?»

Я молча махнул рукой – двигай за мной – и пошагал по долинке, где

мы стояли, в направлении того дымка, который я и Игорь Георгиевич

заметили ранним утром, когда ехали на рудное гнездо выставлять

скважины. И пока мы шли – всего то ерунда, метров сто пятьдесят-двести –

я об этом дымке Доке рассказал. И получил ожидаемое: он сразу же

остатки костра начал выискивать.

Нашли их без проблемы – черное пятно не очень-то спрячешь, даже

в кустах. Мелкие угольки, пепел, обугленные остатки материи, и следы

30

вокруг – мы с Докой тормознули, что бы ненароком следы не затоптать, и

начали их разглядывать.

Явно оставлены сапогами, какие выдают всем партийским

полевикам, но отпечатки паршивенькие, такие ментам не помогут. Мы

осторожно, то-есть стоя на месте, детальки местности рассмотрели, и

выделили ближайшие пару кустов, где можно наломать сухих веток для

костра, и где побольше песочка. На этом песочке и нашли приличный

отпечаток сапога. Осторожно его прикрыли ветками и травой, что б не дай

бог самим не испортить, и так же осторожно подошли к кострищу.

Жгли одежду, не иначе, но не из грубой ткани – кусочки обугленной

материи об этом свидетельствовали. Палочкой я угольки и пепел

пошевелил, и нашел маленькую оплавленную пуговицу, каких на рабочей

одежде не бывает. А Дока разглядел маленький обугленный кусочек

брезента, и сделал правильный вывод:

«Шмотки сюда принес, и пробные мешки, которые мы не нашли

возле дороги, только», - почесал репу, - «почему то остатков обуви не вижу,

а должны быть: стопа, когда мы ее из скважины подняли, была голая.

Значит, что-то здесь должно было сгореть».

Правильно Дока рассуждал, только не учел, что ботинки Ивана

Лопатина преступнику были нужны, они должны были оставить свои

отпечатки у магазина. И напрашивался вывод, в котором я уже не

сомневался: если жгли в костре не рабочую, а выходную одежду, то среди

нее ботинок не было. И если мы сейчас на всякий случай здесь побегаем, а

место, где труп расчленили не найдем, в чем я почти уверен, то Лопатина

застрелили в партии. Потому что только там он мог быть в выходной

одежке. И в ботинках, которые убийца снял, что бы потом в них

потоптаться у ювелирного, и подбросить позже в общагу к вещам

Лопатина.

Я, когда Доке все рассказал, встретил понимание. Но и пробудил

желание разобраться с последней непоняткой. А потому с час мы бегали от

кострища в сторону партии, и ничего, что свидетельствовало бы о недавнем