Инспектор и бабочка

– Шило в заднице?

– Она очень общительная, только это я хочу сказать.

– Вот как? Она общалась и с вами?

– Со мной лично – нет. Но она разговаривала с Хайат, я сам видел. И с Лаурой. И кажется, подарила ей какую-то мелочь.

– Какую?

– Спросите у нее.

– Эта Хайат… Она ведь не испанка?

– Нет. Приехала откуда-то с Балкан. Кажется, Лаура перетащила ее с прежнего места работы. Женщина небольшого ума, но дело свое знает. И жалоб на нее не поступало.

Вряд ли женщина небольшого ума так уж досконально разбирается в кошачьих породах. Но и без Аингеру инспектору Субисаррете понятно: о кошках Виктор Варади узнал не из третьих рук. Прошлой ночью они навестили его на ресепшене, хотя в непосредственный контакт с портье не вступали. А было еще несколько ночей, и все они зафиксированы на пленке. Которая рано или поздно будет отсмотрена вся, а пока ему нужно найти Виктора.

«Найти Виктора» – главный лозунг сегодняшнего утра и главная задача на сегодняшний день, все остальное может подождать. Пленка – тоже. Не сейчас, потом.

В этом потом есть известное лукавство, потом похоже на тяжелое лоскутное одеяло, которым Икер укрывался в детстве, прячась от собственных страхов. Надежнее убежища не сыщешь, в нем можно – в относительной безопасности – пережить темноту и дождаться первых лучей солнца. Темнота была кошмаром маленького Икера – не потому, что в ней ничего не было видно, как раз напротив: стоило глазам привыкнуть к темноте, как из нее начинали выползать всякие чудовища и монстры, один за другим. Днем они прятались в самых обычных вещах и предметах: в кресле с накидкой из светлого льна, бабушкином зеркале, книжном шкафу, птичьей клетке, похожей на старинный замок с башенками, – птицы там не водились отродясь.

Именно в клетке и заключалось для Икера главное зло; именно оттуда, из готического замка, тянулись к нему щупальца, раздвоенные языки и костлявые скрюченные пальцы. Как было бы замечательно, если бы взрослые, от которых зависит все в этом мире: дед, бабушка или Иисус, – поселили бы в замке веселого щегла или длинноклювого зимородка. Или в один прекрасный день пришла бы посылка от Девы Марии – с двумя почтовыми голубями. Но вместо этого пришла посылка от матери – с матросским костюмчиком, который оказался Икеру слишком мал. Возможно, он подошел бы по размеру большому попугаю: их Икер не раз видел по телевизору – широкогрудых, с непомерно длинными красно-голубыми хвостами, с лапами-корнями и глазами-бусинами. Даже такая внушительная птица легко уместилась бы в клетке, но…

Это – очень ценная вещь.

Так всегда говорила бабушка. Клетка – старинная, из красного дерева, с позолоченными маленькими качелями внутри, а перекладина на качелях обита темно-красным бархатом. Островерхие башенки украшены крошечными, не потерявшими цвет флажками: на них можно разглядеть звезды, короны, львов, стоящих на задних лапах, и геральдические лилии. Так можно ли отдать такую красоту на откуп глупой птице, которая немедленно загадит ее, испортит, искромсает в щепы безупречно отполированное веками красное дерево?

Икер – не из тех парней, кто устраивает истерики, если какое-то их желание не исполняется немедленно. Он сам, согласно своему детскому разумению, пытался населить замок живыми существами – из тех, что были под рукой: жуками, гусеницами, прохладными лягушками. Но жуки и гусеницы легко просачивались сквозь прутья, а лягушек выгребала бабушка, после чего Икер, сопровождаемый охами и подзатыльниками, отправлялся в угол и громко (так, чтобы было слышно на кухне, где бабушка готовила обед) читал «Pater Noster».

Сто раз кряду.

А иногда и сто пятьдесят. Молитва – единственная вещь, способная выкроить из лоскутков плохого мальчишки матросский костюмчик хорошего: да так ладно, что он не будет морщить и жать в плечах. В этом была свято уверена бабушка, и дед тоже, и Иисус. И почти наверняка Дева Мария, от которой Икер так и не дождался почтовых голубей.

А еще были бабочки и стрекозы.

Но удержать их в клетке было еще сложнее, чем гусениц. Они… исчезали.

А у Икера никогда не хватало терпения дождаться того момента, когда они исчезнут. Всякий раз он давал себе слово не спускать глаз с клетки, но в какой-то момент обязательно отвлекался на ничего не значащий пустяк. Пустяк был явно в сговоре со стрекозами и бабочками, потому что, когда взгляд Икера снова сосредотачивался на позолоченных качелях и темно-красном бархате, никого внутри клетки не оказывалось.

Пустота.

Самым удивительным было то, что и в комнате ни стрекоз, ни бабочек не оказывалось тоже. Они не садились на книжный шкаф и не прятались под льняной накидкой, не шуршали крыльями в корешке толстенной «Библии». Они как будто растворялись в пространстве комнаты, хотя Икер предусмотрительно закрывал окно и дверь. Икер однажды признался Борлито, что боится темноты, боится бабушкиного зеркала и большой вазы с бумажными цветами – флоксами, розами и пунцовыми мальвами.

Боится клетки.

Клетка произвела впечатление на Борлито, особенно башенки с флагами.

– А если бы там жил кто-нибудь, тебе не было бы так страшно? – спросил он, после того как замок из прутьев и красного дерева был обследован со всех сторон.

– Щеглы – насмешники, – секунду подумав, заявил Икер. – А у зимородков – длинные крепкие клювы. А у попугаев лапы такие же сильные, как руки у дедушки. И крылья… Их крылья подняли бы ветер, самый настоящий ураган. А при урагане и носа из замка не высунешь. Они бы справились с чудищами, каждый из них.

– И даже щегол? Щегол ведь маленький, совсем крошка.

– Щегол – весельчак. Он бы рассмешил чудищ до смерти, захохотал.

– А лягушки?

– Лягушки – холодные, и чудища замерзли бы рядом с ними.

Железная логика Икера вроде бы убедила Борлито, он отошел от замка-клетки, устроился на краешке кресла, которое по ночам превращалось в безглазую тушу носорога, раскрыл блокнот и вытащил простой карандаш из-за уха. А из заднего кармана штанов – плоскую железную коробку с цветными.

– Собираешься рисовать? – забеспокоился Икер.

– Не подглядывай!..

Через пять минут Борлито сделал то, чего прежде не делал никогда: вырвал страницу из своего драгоценного блокнота. Еще через три минуты к вырванной странице присоединилась еще одна, а за ней последовали две других.

– Вот, – сказал Борлито. – Теперь никого бояться не стоит.

…Их было четверо – рыцарей в шлемах с плюмажами разных цветов: зеленым, оранжево-синим и красно-голубым. Последний – четвертый – плюмаж был украшен шутовскими бубенчиками, и Икер вдруг услышал, как они звенят. Это был совсем тихий звон, но Икеров рот расползся до ушей. В звон бубенчиков вплеталось позвякивание шпор, а на доспехах рыцарей сияли солнце и корона, устрашающе рычали львы и цвели геральдические лилии.