Институт фавориток

Вполне вероятно, что я оказываюсь права. Иначе как расценивать краткое замечание «они начали расстыковку!» нашего капитана, неуклонно растущее расстояние между крейсерами, а затем обмен выстрелами, когда мы оказываемся уже совсем близко. Цессяне разворачивают корабль, отстреливаясь от атакующих их милбарцев.

— Вальдус на связи, — докладывает капитан, когда я уже могу в деталях рассмотреть корпус белоснежного крейсера.

— Жду приказа, мой король, — тут же слышится незнакомый мне голос.

— Блокируйте милбарские крейсеры, командор! Не дайте им к нам подойти! Если не получится удержать, пусть уходят, — торопливо распоряжается Атис. — Капитан, приготовить абордажные боты! Нужно захватить цессянский корабль, мы его почти догнали! Я к штурмовикам.

Он разворачивается, стремительно шагая к дверям. И все же, прежде чем уйти, оказывается около меня, чтобы едва ощутимо коснуться руки и мягко попросить:

— Я не могу тобой рисковать. Побудь здесь. Пожалуйста.

И столько в его глазах искренней заботы, что я лишь молча киваю. Хоть и хочется мне идти вместе с ним, однако прекрасно понимаю, что буду только мешать и отвлекать. Без меня ему точно будет легче действовать. Да и не допустят леяне, чтобы с их королем, пусть и не единственным, что-то случилось. Смогут защитить.

Смогут. Уверена. А на душе все равно неспокойно. И даже Черныш, словно это чувствуя, вылез из своего укрытия, взобрался на плечо и тихо попискивает в унисон происходящим на экране событиям.

Писк. На белоснежную громаду крейсера ложится тень нашего корабля.

Писк. От нас стремительно удаляются веретеновидные штурмовые капсулы.

Писк. Им навстречу летят, оставляя яркие следы, трассирующие заряды.

Писк. Слепящими фейерверками разлетаются взрывающиеся транспортники, не успевшие включить защиту и попавшие под удар.

Писк. Радужными переливами раскрашиваются контуры силовых полей, отражающих атаку.

Тишина. Гулкая, страшная, в напряженном ожидании. Полное отсутствие движения на экране. И тихие щелчки аппаратуры, отслеживающей состояние корабля…

— Все в порядке, — наконец выпрямляется и поворачивается ко мне капитан, который все это время не отрывал взгляда от символов, появляющихся на пульте оператора связи. — Они сдались.

Выдыхаю с облегчением и с трудом разжимаю руки, мышцы которых свело судорогой — так сильно я стискивала подлокотники. Непослушными пальцами пытаюсь расстегнуть фиксаторы, а когда наконец у меня это получается, встаю с кресла. Оправляю корсаж, в который снова нырнул шигузути, и разминаю ноги, стараясь не обращать внимания на тревожные взгляды капитана. Он, по всей видимости, не может решить, что именно делать, если я захочу выйти из рубки. У него же нет на этот счет инструкций.

Впрочем, подставлять его я не собираюсь. Да и куда я пойду? Я в планировке так и не разобралась — за сутки разве можно это сделать? Рубку я покидала всего два раза, и оба под присмотром Атиса.

Первый раз — чтобы поесть, принять душ и переодеться, благо мои компаньонки пронесли в апартаменты короля несколько моих платьев, и эта одежда вместе со мной путешествовала контрабандным грузом в багаже.

Второй — чтобы поговорить. И, надо признать, ни до него, ни после о маршруте я не думала. Лишь о том, кто идет со мной рядом. Готовый помочь, поддержать, спасти. А как он меня обнял, когда потеряла опору… О-о-о!

От воспоминаний о сильных руках, охватывающих мою талию, сердце замирает, дыхание перехватывает, в животе скручивается пружина сладкого предвкушения. Вот то, чего я желала… Нет! Конечно, большего!

Закрыв глаза, прислушиваюсь к себе, с радостью сознавая, что мое уважение к Атису как к королю и империанину, уже неразрывно слившееся с симпатией и доверием к нему как другу, теперь тесно сплетается с чувствами к нему как мужчине. Я хочу быть с ним разумом. Я готова быть с ним душой. И телом. Да!

Быстро… Как быстро! А ведь я всегда скептически относилась к той скорости, с которой получали привязки другие девушки. Не зря говорят, что правильный эмоциональный настрой дает больше, чем сотня прикосновений!

«Нужно лишь позволить себе полюбить, и обязательно влюбишься», — как наяву слышу ласковый голос мамы.

«И это станет либо огромным счастьем, либо самым большим разочарованием в твоей жизни» — отвечает ей другой, невероятно знакомый голос. Вот только приходит он вовсе не из памяти. Звучит словно наяву и одновременно где-то в глубинах моего сознания.

В недоумении распахиваю глаза и замираю, узрев в раскрытом проеме высокую фигуру в плотном темно-зеленом комбинезоне.

— Дейлина? — В тишине рубки повисает сдавленный возглас, полный недоумения.

— Дядя… — эхом разносится мой столь же ошарашенный шепот.

Вместо ответа иперианин делает шаг вперед, а я невольно отступаю и лишь затем понимаю, что вовсе не добровольно он сюда пришел, а под конвоем троих вооруженных леян, один из которых весьма недвусмысленно подталкивает его бластером. Руки у Джаграса скованы за спиной, на щеке ожог, коса растрепана — сопротивлялся, видимо.

Атис, шагнувший в рубку последним, без промедления подходит ко мне. Его облик куда более опрятный, а вот выражение лица напряженное.

— Ты как? В порядке? — беспокоится леянин. Как будто это не он в бою участвовал и себя риску подвергал, а я.

Не в силах отвести глаз от дяди, который прищуривается, силясь понять, как же я здесь оказалась, киваю и не выдерживаю:

— Ты это сделал?!

Так до конца и не верю, что это он — заказчик. Может, все же цессяне его шантажировали и отправили на встречу с милбарцами как посредника?

— Я? — переспрашивает Джаграс. Невесело усмехается, задумывается, качает головой и бормочет: — Да что уж теперь… Доказательства нашли, да? — уже громче спрашивает, впиваясь взглядом в лицо замершего рядом со мной Атиса.

— Доказательства? — Я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как леянин кивает, и услышать:

— Он переписку с милбарцами имеет в виду. А еще откуп. Ултриз, технику, оборудование, расходные материалы, мебель, предметы быта… Это тот самый груз, который был забран с Рооотона — маркировки на контейнерах остались прежними. Перегрузить добычу на свой крейсер пираты не успели. Запаниковали, когда мы появились.

Я вновь потерянно смотрю на родственника… то есть не родственника, который сейчас болезненно морщится, наверняка вспоминая, как долго и с каким трудом он все это собирал. Больше года копил, чтобы откупиться от тех, кто грозил ему разоблачением. А я все понять не могла, почему первые месяцы после трагедии дядюшка ходил как в воду опущенный, меня едва замечал, а потом его неожиданно словно подменили. Сначала агрессия появилась, и он срываться начал, а потом до морального прессинга опустился.