Интеллектуальный слой в советском обществе

Белоруссии (см. табл. 13). В 50-х годах даже в некоторых автономных республиках уровень образования “титульного” населения стал

превосходить уровень образования русских (например, в Северной Осетии в 1959 г. численность ИТР-осетин составляла 45,7% к

численности ИТР-русских, а в 1970 - 69,2, т.е. превысила долю осетин в населении (331)).

Опережающими темпами росло в национальных республиках и число занятых в науке, причем исключительно за счет “коренной”

национальности (см. табл. 146, 147, 148, 149) (332). В 1940 г. при показателе по СССР 5, а по РСФСР 6 ученых на 10 тыс. жителей, в

Армении было 8, а в Грузии 10. В общей численности рабочих и служащих они составляли тогда по СССР 0,29% и РСФСР 0,28, тогда

как в Армении и Грузии 0,71, Латвии 0,42, Узбекистане 0,40, Азербайджане 0,39, Литве 0,34, Украине 0,29 (333). В результате даже в

сфере науки уже к 1960 г. в прибалтийских и закавказских республиках процент сотрудников “коренной национальности” превысил

долю этой национальности в населении республики, при том, что в РСФСР процент русских ученых был на десять пунктов ниже доли

русского населения. Особенно быстрое развитие получил этот процесс с 60-х годов. В 1965 г. показатель количества аспирантов на 1

тыс. научных работников превосходил средний по стране и по РСФСР в 11 союзных республиках, в 1970 - в 9 (334). Если в 1960 г.

доля докторов и кандидатов наук среди научных работников превышала общий уровень и уровень РСФСР только в пяти республиках,

то в 1988 г.
– абсолютно во всех (см. табл. 150) (335).

“Коренизация” образованного слоя имела тем больший смысл и значение, что, помимо специфических целей, достигавшихся при

помощи этой политики советским режимом, в огромной мере способствовала выполнению основной задачи по “становлению

социальной однородности”. Социальная структура населения азиатских национальных окраин и большинства компактно

проживающих в центральной части страны национальных меньшинств к началу 20-х годов отличалась от структуры русского

населения в сторону меньшего удельного веса в ней образованного слоя, тем более, что в ходе гражданской войны местная элита была

в значительной мере истреблена. Поэтому контингент, поступавший оттуда в вузы, отличался наихудшей подготовкой, но зато

наилучшими показателями с точки зрения “классового отбора”. Поскольку же такие лица имели фактически двойное преимущество

при приеме в учебные заведения, то, в массовом порядке пополняя ряды образованного слоя, внесли очень весомый вклад как в

изменение его социального состава (336), так и профанацию интеллектуального труда как такового.

Созданный коммунистическим режимом образованный слой, известный как “советская социалистическая интеллигенция”, отличался

в целом низким качественным уровнем. Лишь в некоторых элитных своих звеньях (например, с сфере точных и естественных наук,

менее подверженных идеологизации, где частично сохранились традиции русской научной школы, или в военно-технической сфере,

от которой напрямую зависела судьба режима) он мог сохранять некоторые число интеллектуалов мирового уровня. Вся же масса

рядовых членов этого слоя стояла много ниже не только дореволюционных специалистов, но и современных им иностранных.

Основная часть советской интеллигенции получила крайне поверхностное образование. В 20-30-х годах получил распространение так

называемый “бригадный метод обучения”, когда при успешном ответе одного из студентов зачет ставился всей группе. Специалисты,

подготовленные подобным образом, да еще из лиц, имевших к моменту поступления в вуз крайне низкий образовательный уровень, не

могли, естественно, идти ни в какое сравнение с дореволюционными. Немногие носители старой культуры совершенно растворились

в этой массе полуграмотных образованцев. Сформировавшаяся в 20-30-х годах интеллигентская среда в качественном отношении

продолжала как бы воспроизводить себя в дальнейшем: качеством подготовленных тогда специалистов был задан эталон на будущее.

Образ типичного советского инженера, врача и т.д. сложился именно тогда - в довоенный период. В 50-60-е годы эти люди, заняв все

руководящие посты и полностью сменив на преподавательской работе остатки дореволюционных специалистов, готовили себе

подобных и никаких других воспитать не могли.

Пополнение интеллектуального слоя в 70-80-х годах продолжало получать крайне скудное образование по предметам, формирующим

уровень общей культуры. В вузах естественно-технического профиля они вовсе отсутствовали, а в вузах гуманитарных

информативность курса даже основных по специальности дисциплин была чрезвычайно мала, в 2-3 раза уступая даже уровню 40-50-х

годов и несопоставима с дореволюционной. Конкретный материал повсеместно был заменен абстрактными схемами господствующей

идеологии: обучение приобрело почти полностью “проблемный” характер.

Наконец, не менее, чем на треть, советская интеллигенция состояла из лиц без требуемого образования. До революции подобное

явление не имело существенного влияния на общий уровень интеллектуального слоя, поскольку такие лица, как правило, не

отличались по уровню общей культуры от лиц, получивших специальное образование (они были представителями одной и той же

среды и имели возможность приобщаться к ее культуре в семье). Но советские “практики”-выдвиженцы вышли как раз из низов

общества и, не получив даже того скудного образования, какое давали советские специальные учебные заведения, представляли собой

элемент, еще более понижающий общий уровень советского интеллектуального слоя.

Характерной чертой советской действительности была прогрессирующая профанация интеллектуального труда и образования как

такового. В сферу умственного труда включались профессии и занятия, едва ли имеющие к нему отношение. Плодилась масса

должностей, якобы требующих замещения лицами с высшим и средним специальным образованием, что порождало ложный “заказ”