Интим не предлагать!

— Отлично. Когда Богдан спросит, о чём мы тут говорили, я отвечу, что для решения всех проблем мама посоветовала мне чуть что идти налево.

— Мой сын не подарок, если ты успела заметить.

— Другого я и не ожидала услышать. А я вам скажу другое: Богдан — очень добрый, очень весёлый, очень отзывчивый. И да, он подарок! И вообще, — подаюсь вперёд, — как вы можете радоваться жизни и быть такой излучающей безмятежность? Вы же отца похоронили!

Она хлопает длинными ресницами, словно не понимая, о чём это я.

— Родители рано или поздно покидают наш мир, — дёргает плечом. — Но мы-то живы. Всю жизнь траур никто не носит. И может, мои слова покажутся тебе снова чушью — но вечная любовь не вечна. Если что и имеет срок годности — так это она.

— Вы так говорите, словно мы в колбасном отделе. И, может, теперь мои слова покажутся вам чушью, но, по-моему, любовь это в первую очередь не чувство, а выбор, и мы должны нести за него ответственность.

Дверь открывается и в комнату заходит Малиновский. Без чая. Но, похоже, кроме меня о нём всё равно никто не вспомнил, так как все понимали, что это был только лишь предлог.

Мама окидывает меня долгим задумчивым взглядом и поднимается.

— Пойду соберу свои вещи. Богдан, милый, вызовешь мне такси до Шереметьево?

Малиновский ничего не отвечает. Он тоже долго смотрит на меня, и я думаю, что если он стоял под дверью и слышал наш разговор, то многое ему может совсем не понравиться.

Хотя мне не за что себя винить: я сказала этой женщине, имени которой даже не узнала, всё, что о ней думаю, нравится ей и ему это или нет. Она тоже не думала, нравится ли это Богдану и Николаю Филипповичу, меняя любовников как перчатки.

Поступью истинной леди мама гордо выходит из комнаты.

— Спасибо, — вдруг произносит шепотом Малиновский и, потянув меня за руку, зажимает в тесных объятиях.

Пока она собирала в соседней комнате какие-то вещи, он рассказал, что она прилетела, чтобы развестись. Странно, но утром по Николаю Филлиповичу было совсем не сказать, что его что-то расстраивало. Так же пил кофе и читал свежие новости, даже шутил.

— В прошлый раз он напился, я думала, что ему до сих пор больно, — предположила я, сминая несчастную пачку лаврового листа, которую, как оказалось, держала всё это время в руках.

— Нет, он напился не из-за боли, а из-за того, что теперь уже точно всё закончилось. Страница перевёрнута. Все понимают, что так будет лучше. Надо было ей уйти ещё тогда, к своему первому, — равнодушно ответил на это Богдан.

А когда они сухо прощались в гостиной, я была на кухне и услышала обрывок фразы:

— Не буду врать, что она мне понравилась, но она тебя по-настоящему любит. Надеюсь, она будет тебе верной спутницей, и даже спустя двадцать лет будет так же рьяно тебя защищать.

Ну вот и что несёт эта неразумная женщина? Какая ещё любовь! Не говорила я этого!

Через несколько минут слышу, как от дома отъезжает автомобиль, а ещё через мгновение Малиновский входит на кухню, притащив мне мой многострадальный лавровый лист.

— Вот, ты наверху забыла, — кладёт пачку на барную стойку и с улыбкой пихает меня локтем в бок. — Ну что, давай варить борщ? Чур, я отвечаю за дегустацию.

А потом мы вместе чистим картошку, обливаясь слезами крошим лук и кидаемся друг в друга тёртой морковью. Так, словно совсем ничего не произошло. Словно совсем недавно его страница не перевернулась тоже.

Ещё один странный день в копилку странных дней жизни в этом чумовом семействе.

Часть 27

Что-то неуловимо изменилось. Это что-то вероломно просочилось в мою жизнь, укоренилось и размножилось, да так, что никаким дихлофосом теперь не вытравить.

Хотя у “что-то” всё-таки есть имя — Богдан Малиновский. Человек, которого раньше бы я и на пушечный выстрел не подпустила, считая его развязным, невоспитанным, абсолютно не знающим никаких границ бабником, теперь волею случая стал частью моей жизни.

Ну и юмористка же ты, госпожа судьбинушка.

А может, он никогда таким и не был, просто подыгрывал сложившемуся о себе образу, чтобы никто не лез в его душу? Удобная позиция. И чем больше я его узнаю, тем острее понимаю, что права.

С момента нашей свадьбы прошло уже две недели, ещё две — и я получу свои заветные три миллиона, развод и реальную возможность начать новую жизнь в Америке с Джоном. Но чем больше проходит времени, тем меньше я думаю обо всём этом. Парадокс. Более того — начиная вдруг об этом размышлять, мне сразу становится не по себе и я заталкиваю эти мысли на задворки сознания, чтобы подумать об этом как-нибудь потом, позже. Завтра, например. Или в среду. Или никогда.

Джон до сих пор не вернулся с Альп, но иногда появляется в сети, чтобы написать что-то из разряда: “Hey, how are you, baby. Какой здесь дивный воздух, если соберёшься в горы, обязательно купи хорошие снегоступы”. А когда я пожаловалась ему, что не так давно заболела и валялась с высокой температурой, он оправил мне одинокий грустный смайлик со слезой. Смайлик, Карл!

Да, конечно, он физически не был рядом и при всём желании не смог бы сходить для меня в аптеку и приготовить чай с мёдом, но я вдруг задумалась: а стал бы он вообще это делать? Вопрос остаётся открытым. Но тем не менее, я всё равно с упорством истинно русской женщины “и в огонь и в воду” не отпускаю мысль, что мы будем вместе. Это всё территориальный барьер, невозможно проникнуться и стать ближе через монитор. Даже к Малиновскому я и то привыкла, потому что мы живём бок о бок, а к нему-то у меня никаких чувств нет. А к Джону есть. Именно так, а не наоборот.

Следуя моему совету Цветкова погрязла в виртуальных знакомствах, даже на учёбу чуть забила, чего я от неё уж точно не ожидала…

— Смотри, мой ник в сети — Моргана, ну как тебе? — Анька подсовывает мне под нос планшет с открытой страницей сайта знакомств. С аватарки на меня смотрит какая-то черногубая дерзкая девица, которая даже отдалённо не напоминает Цветкову. — Ну а что? — перехватывает мой взгляд. — Так сейчас все делают. Это модно.

Недоверчиво читаю раздел “о себе”: люблю дождь, стихи Есенина и молекулярную биологию. М-даа…

— Ну и как успехи? Охмурила кого-нибудь?

— Пока нет. Но я на верном пути, нашла способ как отсеять всяких извращенцев, — хихикает, — как только они заходят ко мне на страничку и пишут, как я прекрасна и всё такое, я спрашиваю, что они могут сказать по поводу теории строения органических соединений.

— Чего-о? — шары, вы куда, а ну стоять!

— Ну, про типы связей в молекулах органических веществ! — воодушевлённо поясняет Цветкова и глаза её загораются знакомым огоньком ошеломительных знаний. — Ты что, не помнишь, что атомы в молекулах органических веществ связаны друг с другом согласно их валентности. Углерод в органических соединениях всегда четырехвалентен, а его атомы способны соединяться друг с другом, образуя различные цепи. Теория Бутлерова! Ты что, в школе же проходили!