Интриган. Новый Петербург
Шрифт:
Ничего не спрашивала, не уточняла, лишь взглянула как на троечников, в очередной раз забывших дома и учебники, и тетрадки, и головы, и кивком указала на дверь.
Спортивный красный «баклажан» покатил по указанному адресу. Хотя с таким количеством блокпостов и застав можно было пойти пешком — останавливаться приходилось буквально через каждый километр и проходить досмотр и проверку личности.
Много времени процедура не занимала — и я, и спутница успели примелькаться в ходе недавних событий, и городовые очень часто узнавали нас в лицо.
И больше всего поразил последний
Приятно, ничего не скажешь. А вот пожарища, руины и накрытые брезентом тела на истоптанных и заваленных битыми стеклами газонах навевали стойкие воспоминания о многочисленных горячих точках, посещенных за годы «полевой» службы.
С высоты шпиля последствия беспорядков казались лишь зонами на карте — вот тут уже потухло, здесь еще горит, а вот это неплохо бы заштриховать.
Но вблизи все выглядело так, словно город на сутки осадили готы или монголы. Мы ехали по некогда богатым и благополучным районам, наиболее пострадавшим от бесчинств босоты.
Здесь в основном строили каменные или кирпичные особняки, от которых остались только обгоревшие стены. Если же хозяева предпочитали дерево, то среди почерневшей и растрескавшейся земли торчали каминные трубы, напоминая фотографии разбомбленных и спаленных дотла деревень.
Несмотря на близость океана и свежий соленый бриз, запах гари и горелой плоти преследовал повсюду. Не помогали ни надушенные платки, ни колдовские вихри и заслоны. Кровь пропитала каждую плитку, каждую пядь земли, и вряд ли стойкий запах смерти когда-либо покинет эти кварталы.
Но это все наживное — дома, мебель, деньги — черт бы с ними. И все же неоднократно видел ревущих жен и матерей, обнимающих брезентовые мешки.
Видел бесцельно слоняющихся по тротуарам девушек в разорванных юбках и блузках. Они бродили среди рабочих, пожарных и городовых, и никому не было дела до их горя, никто не пытался утешить их бесчестье и позор.
Я видел избитых, испачканных в крови детей, что безучастно сидели на пепелищах или хвостиками бродили за солдатами, в то время как те грузили в кузова и прицепы то, что осталось от родителей.
Боль и ужас встречались еще чаще, чем шлагбаумы — буквально на каждом углу, каждом перекрестке, каждом шагу. И чем больше это видел, тем сильнее впивались пальцы в руль и тем громче скрипели стиснутые зубы. В какой-то момент Рита не выдержала и положила ладонь на окаменевшее от напряжения предплечье. И шепнула:
— Мы найдем их. Клянусь.
— Найдем, — процедил, играя вздувшимися желваками. — И три шкуры с них спустим.
— Прости, если это не мое дело, но… откуда столько рвения? Это же не твой мир.
— И что? В моем мире тоже есть Россия, пусть давно и не империя. И я всю жизнь посвятил поиску и уничтожению ублюдков, которые спят и видят, как устроить вот это, — отрывистым жестом указал на очередную сожженную развалину, — от Волги до Енисея. Не позволю, слышишь? Убей, а не отдам страну на растерзание этим чертям. Это во-первых.
А во-вторых, если бы даже это была не моя страна.
Пусть это будет Америка. Или Англия. Или Зимбабве. Или Ангола. Или Украина. Да какая, блин, разница? Разве мы не должны защитить тех, кто не может справиться сам? Разве можем пройти мимо тех, кто попал в беду?Назови меня ограниченным и недальновидным, назови тупым солдафоном или наивным романтиком, но для меня есть все хорошее и есть все плохое. Есть белое и есть черное. Есть добро и есть зло. Есть достойные люди, а есть подонки и убийцы. И я всегда буду на стороне первых против всех вторых. Так меня учили. Так меня воспитали. На том я стоял, стою и буду стоять до самой смерти! Моей — или моих врагов.
— Гектор…
— Что? — прорычал излишне резко, распаленный собственной речью. Пусть чересчур пафосной, но мне как-то пофиг.
Но Рита не обиделась, а наклонилась и поцеловала в щеку.
— Ты молодец — вот что. Настоящий рыцарь.
Я вздохнул, успокаивая разбушевавшиеся нервы, и свернул на идущую к берегу улочку.
— Стараюсь.
К счастью, дом Карла не пострадал — отчасти благодаря высоченному каменному забору и цельнометаллическим воротам. Отчасти из-за решимости самого хозяина — стоило нам лишь раз ударить в бронзовый колокол, играющий роль звонка, как раздался оглушительный выстрел в воздух.
На балкон выбежал низкорослый старичок, напоминающий гибрид Троцкого, Лимонова и полковника Сандерса. Сухопарый, с седой эспаньолкой, всклокоченными кудрями и в толстенных очках с черепаховой оправой.
Однако в тщедушном тельце таилось столько решимости, что я предпочел без промедлений поднять ладони, прежде чем крупнокалиберный помповый дробовик плюнул картечью уже не в небо, а в меня.
— Убирайтесь, проклятые погромщики! Мало вам вчера было — за добавкой пришли? Так я дам добавки, — помпа сердито щелкнула. — Пошли вон, пока всех не перестрелял!
— Герр Штольц! — двумя пальцами достал из внутреннего кармана конверт. — Мы от госпожи Распутиной. По срочному и крайне важному делу.
— Правда? — хозяин подался вперед и поправил очки. — Хм… Что ж вы сразу не сказали. Обождите, сейчас открою.
Вскоре послышались шлепки обутых в легкие тапочки ног, сменившиеся лязгом цепей и скрежетом засовов. Хозяин возился со всеми запорными приблудами не меньше минуты, прежде чем предстать перед нами во всей сияющей красе.
— Карл Штольц, — протянул ладонь. — Букинист, коллекционер, натурфилософ и метафизик.
— Гектор Старцев, — ответил рукопожатием. — Тайная канцелярия.
— Ого! — старик поцеловал даме ручку и жестом пригласил войти. — Чем обязан? Проблем с законом не имею, налоги уплачиваю в срок, заговоров и преступных умыслов не веду.
— Мы пришли не за вами, — хищно улыбнулся, чтобы держать юркого и наверняка скользкого дедка в тонусе. — А за одной книгой. Рукописью «Великого лекарства от ран» Парацельса.
— То есть? — заискивающая улыбка вмиг исчезла. — Дело не в аресте, а в какой-то книге? Что ж, тогда я вам ничего не должен и не обязан. И вообще я сейчас занят. Надо привести в порядок библиотеку. Рад был пообщаться, удачи во всем и до свидания.