Инварианты Яна

'Пока есть, - подумал он.
– Примерно сутки'.

К лифту подошли молча, молча спустились, молча двинулись по мрачноватому - по контрасту с жемчужным средиземноморским пейзажем - тоннелю Гамильтона. Синявский растерял всю свою живость, трубка в его руке погасла.

'С полотенцем разобрались, на закуску осталась ещё одна деталь', - сказал себе инспектор, нажимая на кнопку дверного пульта.

– Бип! Бип! Бип!
– донёсся из предбанника Пещёры Духов назойливый зуммер.

Голос Сухарева, негромко: 'Да послушайте же, Света, нельзя ему давать просыпаться, пока мы не сможем распаковать'.

Синявский замешкался у входа, инспектор, напротив, поторопился войти. Понадеялся, что его не заметят. Так и вышло: из-за - Бип! Бип!

– писка зуммера, никто из троицы не услышал, как отъехала дверь.

Инна за терминалом, зажала ладонями уши, вытянула шею, поза напряжённая, следит за чем-то. Это её терминал - Бип! Бип!
– но те двое как будто не замечают:

Берсеньева смотрит на спящего Горина, упершись ладонями в силикофлекс, а Сухарев упрашивает:

– Ещё хотя бы раз анестезию, чтобы не дать ему...

– Нет, - Света ему в ответ.
– Спросите Митю, он скажет. Нельзя в третий раз парализатор, Ян может впасть в кому.

– Пусть! Мы после расшифровки выведем излучателем.

– Может не выдержать сердце. Несколько часов быстрого сна подряд. Спросите Митю.

– Конечно, будить, - вмешался психофизик.

'Чтоб тебя, - ругнулся про себя Володя, заметив, как дёрнулся заместитель директора, и как метнулся из прорезей лица-маски страх.
– Спугнули его'.

Впрочем, Сухарев взял себя в руки очень быстро, миг - и он сама корректность: голова вполоборота, на губах улыбочка, несколько постная, но подчинённые и не вправе ожидать от начальника особенной теплоты, если выказывают неповиновение.

– Митя, я говорил вам и повторю... (Бип! Бип!) Инна, выключи наконец пищалку! Дмитрий Станиславович, необходимо любой ценой удержать его в бессознательном состоянии. Инна, ты не слышишь?! Я прошу тебя, выключи!

– Дайте договорить, - возразил с достоинством доктор.
– Можно индуцировать тета-ритм. Расщепить последний скан, выделить всё в частотном диапазоне от четырёх до восьми герц, растянуть до ста микровольт... (Бип! Бип!) Правда, Инночка, убери пищалку, раздражает. Да, тета-ритм. Наложить поверх. Понимаете, резонанс. Локально. Мы просто переведём его в стадию...

– Медленного сна, - закончил за него Сухарев.
– А?! Света, что вы на это скажете? Правда, он может ненадолго проснуться.

– Не возражаю, - ответила Берсеньева.

– Конечно, он проснётся. Циклов сто мозг будет сопротивляться. Хоть и в резонансе, но амплитуда мгновенно не вырастет.

– Циклов сто, - прикидывал Андрей Николаевич.
– Это что-то около пятнадцати секунд. Ладно, пусть.

– Двадцать секунд, не больше, - пообещал Синявский.
– И ведь это медленный сон! Релакс, верхние связи суперактивны, лобные доли... Полудрёма, первая фаза. Получится что-то вроде двадцатисекундной галлюцинации, потом будет медленный сон.

– Действуйте, Митя, - приказал Сухарев.
– Света, вы не против?

– Я уже разрешила, - равнодушно ответила Берсеньева.

Психофизик кивнул и взялся оттаскивать от экрана мисс Гладких: 'Инна, позвольте я. Нужен терминал. Я бы сел за второй, но долго загружать. Вы слышите? Инна!' - ему пришлось потянуть её за руку.

– А если бы Светлана Васильевна не разрешила?
– спросил инспектор у заместителя директора вполголоса.
– Почему вы всё время спрашиваете у неё? Приказали бы. Разве она имеет право запретить?

Андрей Николаевич посмотрел на Владимира с большим удивлением.

– Конечно, она имеет, - проговорил он.
– Издеваетесь, Владим Владимыч? Или это снова ваши провокаторские штучки? Имеет ли жена право?

– Жена?
– инспектор тоже не справился с лицом, поскольку был ошеломлён.

– Я начинаю подозревать...
– проговорил издевательским тоном Сухарев, но озвучить подозрения ему не дали.

– Я поняла!
– громко заявила Инна, согнанная с рабочего места. Смотрела при этом на Свету.

– Я очень рада, - мило улыбнулась та.

– В самый раз успели, - сказал Синявский.
– Пару минут, и он проснулся бы.

– Запускайте скорее!
– встревожился Сухарев. О подозрениях забыл и оставил инспектора - видимо, состояние Яна беспокоило его больше.

– Непременно, - невпопад ответил доктор.

– Я по-ня-ла, - повторила по слогам Гладких и упёрла руки в бока. Так они и стояли со Светланой Васильевной, меряя друг друга взглядами - внушительное зрелище, нужно сказать.

Инспектор и дальше любовался бы ими, если бы зуммер не смолк и не послышался стон, а после - вскрик. Ожила, зашевелилась мумия.

– Мама!
– услышал инспектор.
– Где я? А! Ко... когти... Ма!

– Что у него в руке?
– спросил, распрямляясь, Сухарев.

'У Яна в руке. Они на экране видят', - сообразил инспектор и не к перегородке направился, а прямиком к терминалу, за которым колдовал Синявский. Сначала не понял, куда это смотрит Горин - стена, дверь, - потом двоящееся, плывущее изображение качнулось, и почти всё окно видео-расшифровки заняла рука Яна.

– Сухой лист падуба у него, - сказал доктор.

– Остролиста, - машинально поправил Володя.

– Это одно и то же.

– Я спрашиваю, откуда он его взял?!
– страшным шёпотом осведомился Сухарев, тараща на инспектора вылезшие из орбит глаза.

Бурый лист на ладони растопырил колючки, будто пытался приподняться, рядом с ним - красная бусинка крови.

– Сжал в кулаке, укололся, - прокомментировал Синявский.
– Кто-то Яну в руку сунул вечером.

Сухарев скалился и сипел, уставившись в экран. Посмотрел и Володя. Там детская ручонка тянулась к ощетиненному когтями колючек кусту остролиста.

***

Не тянется дальше ремешок, что за... Кончились дырки! Опять кончились, опять этот сон, я сплю. Я помню, что будет дальше. Дядьвадя тогда пришёл, свет включил. Свет! Не хочу помнить... Это не дядьвадя... Это... О-о! Вместо руки у него лист, когти... Мама! Не кричится и руку что-то колет. Что у меня там? Глянуть.

Я поднёс руку ближе. Плохо видно, мутится всё. Никак не привыкну, слишком светло, сверху свет. Весь потолок светится, а лампы нет. Как-то это называется, когда светит весь потолок, не помню. Но точно, это не наша кухня, в кухне на потолке лампа на длинной ноге. Где я?