Иные песни
Шрифт:
— Не забывай, эстлос, что у Навуходоносора на восточном фланге — Семипалый.
Бербелек выдохнул синий дым, хрипло закашлялся.
— Значит, такова цена? На южном фланге у него — Сколиодои, но он будет торговаться за собственный шанс уцелеть?
— Отчего бы и нет? Эгипет занимает ключевую позицию: между Сколиодои и Семипалым с Чернокнижником, на стыке их аур. А взгляни, что выторговал у Ведьмы ты!
Смеялись уже оба.
Аурелия не понимала этого смеха, оттого на всякий случай молчала. Индусский племянник эстле Игнации, должно быть, не понимал ни слова и молчал из принципа.
— Мелочь, воистину
— Смерть Чернокнижника, — быстро глянула на него эгиптянка. — И падение Вавилона.
— И всего-то? Ты записала?
Аурелия постучала пальцем по виску.
— Следующая неделя у нас свободна, эстлос. Еще в Dies Mercurii ты обрушишь Великую Стену в Чжунго — и можно приступать.
— Ну тогда договорились, — обрадовалась Ашаканидийка, поднимаясь из-за стола. — Как мило вести переговоры с сюзереном, которому не приходится испрашивать согласия ни одного из хозяев!
Бербелек поцеловал запястье эгиптянки, провел ее до дверей. Хоррорные отдали честь. Эстле взмахнула веером. Индусский племянник учтиво поклонился.
Возвратившись в салон, Бербелек выбросил окурок в иллюминатор и сплюнул ему вслед.
— Или она на старости поглупела, или здесь некая интрига, которую я пока не могу разглядеть.
— Кто?
— Иллея, кто же еще? Навуходоносор только что купил себе Месопотамию в обмен на жизнь Шулимы.
— Ты и вправду думаешь атаковать Семипалого?
— А есть другой выход?
Аурелия провела ладонью по своему гладкому черепу, в ее глазах затанцевали искры, черный дым появился в ноздрях. Бербелек глянул на нее, нахмурился. Девушка не опустила взгляда.
— Если бы Лакатойа погибла, пребывая в плену у Навуходоносора, — сказала она тихо, — он сделал бы все, чтобы избежать гнева Госпожи.
Сквозь иллюминатор врывалось ослепительное солнце, очерчивая абрис стратегоса и высвечивая лицо Аурелии; та не щурилась. Корабль трещал и поскрипывал, легко колыхаясь на волнах, перекрикивались мореходы, звенела цепь на коловороте, на мостике отзвонили второй нептун. Минута, две, три. Аурелия всматривалась в эстлоса, разгоряченная; знала, что он сейчас, будто набожный пифагореец, обращает в уме числа.
— Похоже, ты и вправду слишком долго находишься при мне.
Она преклонила колени и поцеловала перстень на пальце протянутой руки.
— Кириос.
Убью Змею, убью ее. Усмехнулся в усы, проходя мимо хоррорных. Теперь она — моя добыча; не сбежит. Скажу ему, что мне так или иначе нужно удалиться в Александрию. Он не может мне запретить. Не догадается, не имеет права догадаться. После будет меня благодарить. Да даже если и не будет — я обязан ему этой услугой. На мне долг. Манат, Аллах, Ормазд, даруйте мне спокойствие и силу. Он постучал. Старый Портэ впустил его внутрь. Лунницы подле Бербелека не было. Вместе с капитаном, Оттоном Прюнцем и Хайнемерль Трепт тот склонялся над раскрытыми навигационными атласами. Трепт что-то писала в своем дневнике пилота, даже не глянула на нимрода. Тот почувствовал, как вспотели его ладони, — но в их присутствии это было нормально.
— Эстлос.
— Позволь-ка, — кивнул ему стратегос.
Они отошли под кормовой эркер. Окна и двери раскрыты, теплое свечение сумерек вливалось в каюту, но, когда они встали в проходе,
тени их нарушили порядок света и сумрака. Кто-то крикнул дулосу, чтобы тот зажег лампы. Стратегосу пришлось наклониться, чтобы не стукнуться головой о фрамугу, тень изящно изогнулась.— Отплываем? — спросил Ихмет, не глядя на Бербелека, посматривая в океанос. Правой рукой он водил по черному гердонскому кафтану, машинально выглаживая невидимые складки и отирая пот.
— Пока нет, еще несколько туров; они ведут переговоры и между собой — и условия постоянно меняются. Ты рассказывал кому-то об Аурелии?
— Нет, эстлос.
— Эта кампания, в конце концов, направлена против Сколиодои и их обитателей, но ты ведь понимаешь. Луна нас финансирует. Они пострадали первыми. Тебе это мешает?
— Ах, значит, мне надлежит быть искренним!
Стратегос рассмеялся, хлопнул его по плечу.
Ихмет рассеянно взглянул на него.
— Ты не изображал бы сейчас моего жизнерадостного друга, когда бы и вправду хотел от меня искренности, эстлос.
— А ты не переживал бы насчет Аурелии, когда б и вправду хотел мне навредить. Говори, времени мало.
— Отпусти меня. Я путешествовал с тобой, потому что хотел этого сам. Ты не платишь мне, я не приносил тебе клятв, я не связан словом.
— Как я могу тебя отпустить? Я не плачу тебе, ты не приносил мне клятв, ты не связан словом. Пожалуйста, отправляйся куда захочешь. Отчего спрашиваешь о разрешении?
— Если бы я ушел без объяснения…
— А какое, собственно, твое объяснение? Общество Аурелии тебе надоело?
Ихмет нахмурился, откашлялся.
— Я не хочу принимать в этом участия. Полагаю, что ты пал жертвой интриги Иллеи, эстлос. И что это плохо для тебя закончится.
— Интрига ради?..
— Мести ее врагам. Может — ради возвращения на Землю.
— Ага, и теперь ты меня покинешь — в таких-то непростых обстоятельствах! — засмеялся стратегос.
Нимрод обнажил зубы, дернул головой, пальцы его искривились, будто когти, напряглись мышцы, раздулись ноздри, в глубине горла родился опасный клекот.
— Натравлен! — сплюнул он. — Натравлен!
Стратегос Бербелек внимательно смотрел на него, сделавшись внезапно серьезным. Он все еще стоял, согнувшись, под эркером, однако теперь казалось, что склоняется над напрягшимся — как перед опасным нападением — персом с какой-то отцовской заботой. Хотя был явно моложе нимрода.
— Уже сегодня? — пробормотал он.
— Да!
— Куда?
— Вернусь в Эгипет. У меня там пара нерешенных дел…
— Ах. — Стратегос выглянул на море, красное в лучах тонущего Солнца. В нескольких сотнях пусов от «Апостола» колыхались на волнах два галеона. Кивнул на них. — Меузулекова «Брута» нынче возвращается в Салу, там эстлос Ануджабар посадит тебя на первый же корабль Африканской Компании в Александрию.
— Спасибо.
— Вернись ко мне после десятого нептуна, дам тебе письма к Алитэ, Шулиме и Панатакису.
— Доставлю их как можно скорее, эстлос.
— Не сомневаюсь.
Минуту они стояли в молчании; уже ничего не добавить. Бербелек машинальным движением стряхнул с кафтана Зайдара комочек засохшей смолы. Обернулся на капитана и пилота, те смотрели на него с нетерпением. Он махнул рукой, чтобы подождали еще.
— Я все это время удивлялся… — начал Иероним вполголоса.
— М-м?