Иные песни

Во дворе, кроме десятка хоррорных, Яны и стратегоса со слугами — а тот, казалось, совершенно не покидал своих покоев в восточном крыле, — бродило лишь несколько старых вистульцев, с которыми Аурелия, понятное дело, никак не могла поговорить. От Портэ она знала о некоей престарелой «госпоже двора», чьи комнаты находились сразу под Иеронимовыми, — скорее всего, это та самая эстле, которую она видела в ночь второго пробуждения.

Аурелия встретила ее еще раз, в последнюю ночь.

Сразу после заката прошел дождь; Луна заглядывала в лужи на подворье, чудесное зрелище. Сидя на каменном столе под дубом, Аурелия ела Святовидовы грушки и наслаждалась воздухом после ночного ливня — знала, что не сумеет передать в словах этот запах, когда вернется домой.

Косточки от груш сплевывала под камень колодца.

Седовласая эстле возникла из тени сада. Рукава ее платья высоко закатаны, руки измазаны черным, экзотический свет Луны сгущал все цвета. Старуха встала у колодца, толкнула «журавель», опуская ведро в глубину, дерево громко скрипнуло. Аурелия смотрела в молчании. Эстле вытащила бадейку и склонилась, умывая руки. И тогда Аурелия наконец распознала тот цвет, отблеск той черноты.

Она соскочила со стола.

Эстле оглянулась на нее.

— Это ты.

— Для этого ты их и держишь, эти стаи псов.

— Аурелия, да?

— Кто это был?

— Моя дочка. Подойди.

Аурелия подошла.

Эстле встряхнула ладонями.

— Береги его.

— Берегу.

— Никогда после он уже не был собой. Ее одну любил. Не верь в то, что сейчас о нем говорят.

— Кто —

— Эстле Орланда Слюва из Москвы. Но умру я здесь, в Остроге.

Она опустила вниз рукава платья, отставила ведро. Вблизи Аурелия видела многочисленные темные пятна на старой материи, вся юбка была в крови — верно, как и во время первой их встречи, но тогда Аурелия не обратила внимания.

— Это нисколько не поможет, эстле.

Эстле Орланда уже даже не смотрела на лунницу.

— Ее разорвали, — напевно бормотала старуха своим молодым голосом. — Он научил ее охотиться, брал с собой, я думала, что…

— Да?

— Все изменилось, — она заморгала. — Гляди. Ты горишь.

— Эстле.

— Ты должна его беречь, он когда-нибудь вернется сюда, уже после моей смерти, но вернется к себе, никто не рождается стратегосом, моя Аурелия, никто не рождается виктором и тираном.

* * *

— В этом случае я был бы безумцем! После того, что мы пережили надо Льдом!.. — крикнул Омиксос Жарник. — Взгляни на тех птиц, эстлос. Если сойдем еще ниже, эфир не выдержит, ладья распадется.

— Однако ты уже причаливал даже к поверхности Земли, на несколько десятков часов, — заметил стратегос Бербелек. — Да и надо Льдом ты шел всего в полустадии.

— И во второй раз такой ошибки я не сделаю, — отрезал гегемон «Уркайи».

Аурелия взглянула вниз, сквозь ураниосовый пол каюты гегемона в голове «Уркайи». Обращающийся корпус ладьи (крылья сложены, хвост вытянут) отделяло от пестрых джунглей почти два стадия. Они летели с юго-запада. Если верить картам стратегоса — истрепанные пергаменты эстлоса Бербелека закрывали половину пейзажа, — если им верить, они находились как раз над географическим центром Африканского Сколиодои, пятьсот стадиев к югу от Черепаховой реки, восемь тысяч от побережья Западного океаноса. С такой высоты положение центра можно было прекрасно оценить и невооруженным глазом, поскольку вместе с загустением Искривления джунгли утрачивали форму джунглей, в них уже не главенствовала зелень, на самом деле не главенствовал уже ни один из цветов, они смотрели с высот в хаотическую мешанину всех возможных красок и оттенков, в болезненный для глаз лепет света. Росли ли там еще хоть какие-то деревья? Невозможно сказать. Скалы, растения, звери, вода, огонь, движение или недвижность, образ или безобразность, облака твердого воздуха или дома и статуи из дыма и пламени — прищуриваешь левый глаз и видишь что-то иное, прищуриваешь правый глаз — и тоже видишь что-то иное, закрываешь оба — о, возможно, это и есть правда!

Вот уже который час они летели по небу над Сколиодои, встряхиваемые порывами внезапных ветров, что выплевывались Искривлением, неторопливо поворачивая согласно энергичным приказам стратегоса: чуть к северу, чуть к востоку — здесь, здесь, смотрите, здесь разыграется самая трудная битва, осада. Аурелия прижимала лоб к теплому эфиру, вытянувшись на голом полу, заслоняя глаза руками, чтобы поглубже заглянуть в разноцветный хаос под «Уркайей». Воистину, это не шло ни в какое сравнение ни с Ледяным Сколиодои, ни с куда более слабыми адинатосовыми плацдармами, обнаруженными на одиноких островках Восточного и Западного океаноса, столь крохотных, что они не имели названия, не были описаны ни в каких периплах. На вопрос же, откуда у него настолько точные карты океаносового Сколиоза, стратегос признался, что их вот уже несколько лет как составила Дева Вечерняя, опираясь на собранные ею донесения о новых морских тварях и на полученные от океаносовых пилотов сведения о течениях; именно затем она и посетила все крупнейшие порты Европы. Аурелии лишь теперь пришло в голову, что какоморф, атаковавший корабли крыс, не мог оказаться неожиданностью для эстлоса Бербелека; что эстлос Бербелек, скорее всего, специально выбрал такое место для встречи. У него были карты.

«Уркайа» восходила в эфирные сферы, раскидывала крылья, давала подхватить себя ураниосовым эпициклам и снова свертывала крылья, облетев Землю до нового пункта назначения, — так они падали к ослепительно-белому Южному Льду, к зеленой бездне океаноса, к желтым пескам Африки.

Сколиодои Льда — одна огромная снежная буря, беснующийся на нескольких сотнях стадиев белый вихрь, скрывавший землю, лед и то, что на льду. Лунная ладья сошла к самой вершине того вихря, это было почти как столкновение с анайресом, мелкие острые кусочки льда вгрызались в эфирный панцирь «Уркайи»: непрестанное трррррштрукккк, будто чиркали бортами о ледяные рифы; всех внутри ладьи прошивала дрожь. По возвращении в небесную сферу Аурелия вместе с дядей и звездными навигаторами вышла в эфир, чтобы взглянуть на полученные повреждения. Поверхность ураниосового корпуса, обычно гладкая, подобная лику молодой жемчужины, теперь напоминала шлаковую корку, шрам на шраме, куда ни взгляни, к чему ни прикоснись — царапины, щербинки, борозды. Что хуже, столкновение с адинатосовой деморфой оставило след даже на конструкции ладьи, на связности ее меканизмов и на точности вечномакин: то здесь, то там одно-другое мелкое искривление орбиты, увеличение или уменьшение эпицикла, и отклонение тогда накладывалось на отклонение, а искривления нарастали… Омиксос был напуган. Они провели на орбите Земли около недели, меканикосы «Уркайи» терпеливо настраивали эфир ладьи. Аурелия использовала случай, чтобы донастроить свой доспех. Было чем заняться и бортовому медику: почти все дулосы «Подзвездной» страдали после столкновения с Ледяным Сколиодои от разнообразнейших какоморфий: обледеневшие глазные яблоки, тающие ногти и зубы, им не давала покоя постоянная боль в суставах, языки примерзали к нёбу, в конце одна из невольниц умерла; софистес разъял труп, найдя легкие, полные снега, и красную сосульку, проткнувшую сердце. Гегемон Жарник позже решительно отказывался от любых попыток настолько же близко пройтись над местами десанта адинатосов. И не стоило ожидать, что стратегос сумеет его переубедить — или окажется настолько глуп, чтобы отдать такой приказ.

Даже к тем безлюдным островам посреди океаноса «Уркайа» не опускалась ниже, чем на стадий. Антидектес очень хотел сам сойти на берег и взглянуть, как он выразился, на «Сколиодои нерожденную», на «адинатоса нагого и безоружного». Но согласия не получил. Они обошли острова на безопасном расстоянии. Хотя было ли оно воистину безопасным — этого никогда нельзя сказать заранее. Остров, что лежал на десятом западном листе, был обиталищем летающих рыб, гидороаэровые какоморфы носились здесь плотными косяками. Выроившись из подводных лежбищ в рифах, окружавших атолл, с шумом пронзали зеркало вод, порскали золотисто-голубым фонтаном в небо, сотни, тысячи аэрыб, чешуя ослепительно взблескивала под тропическим солнцем, когда косяк наверчивал в небе сложные спирали. Раз повстречал на своей дороге нескольких чаек: трфух! — и от чаек осталось только падающее в море облачко окровавленных перьев. Риттер Жарник сразу поднял «Уркайю» еще на стадий.

Стратегосу и софистесу оставалось только наблюдать за островом сквозь подзорные трубы. Сильный лунный оптикум, смонтированный в голове ладьи, позволял нивелировать расстояние, но это все равно оставался взгляд снаружи, не позволявший проникнуть внутрь Сколиодои, узреть его истинный вид, — они видели лишь внешний хаос, будто мерцание на поверхности океаноса. «Пока не пронзишь ее, не нырнешь и не откроешь глаза под водой, — говорил Антидектес, — не узнаешь правды о жизни в океаносе, ослепленный солнечными отблесками, будешь писать дурацкие исследования о форме волн и образцах пены на них». Антидектес был готов сойти даже в Сколиодои Льда.

Ему хотелось проводить самые разные эксперименты. Еще в Вистулии он купил несколько десятков зверей в деревянных клетках — кур, котов, собак, змей, грызунов — и забрал их с собой на «Уркайю». Аурелия вспомнила, сколько проблем было с их погрузкой с «Ломитучи» на «Уркайю». Оронейгесовый аэростат и лунная ладья встретились в оговоренной точке, в пятидесяти стадиях над крышами Уука. Была темная ночь, огни города — скрыты тучами, блеск Луны в третьей четверти — тоже слаб и бледен. На высотах причитал холодный ветер. Между оронейгесовой башней и эфирным скорпионом натянули дюжину веревок и сетей. В скорпион можно войти только через отверстие в его голове, ангела нацелили прямо на него, коса его сияла холодной синевой, эфир «Подзвездной» горел небесными огнями. Из окон и балконов минарета высовывались оронейцы с фонарями и лампами в руках, ветер гасил пламя — их зажигали снова, — раскачивал корабли, то сближая их, то снова отдаляя, сети натягивались, чтобы тут же глубоко опасть в пропасть света и тьмы между ангелом и скорпионом, а вихрь подхватывал проклятия и тревожные крики тех, кто двигался веревочными лестницами. И один из невольников стратегоса во время пересадки таки свалился с растянутой между кораблями сети и с криком канул в вихревую тьму. Он нес клетку с крысами, и крысы канули вместе с ним. Антидектес ругался, выплевывая проклятия.

Он знал, что «Уркайа» полетит к Сколиодои, и приготовил целый план.

— Ликотовый линь, три стадия длиной, — показывал он Аурелии. — Наверняка хватит. Стану спускать их в самое сердце Сколиодои. У меня есть лучший цыганский хронометр, должен бы выдержать, запишу все по минутам. Какие изменения, за какое время, когда повторено, на каком расстоянии от центра, быстрее ли, медленней — так я вычерчу точные карты напряжения арретесовой морфы. Если проводить такие наблюдения еженедельно, ежемесячно, да хотя бы и ежегодно, тогда мы получим и конкретное, выраженное нумерологически, знание о силе и темпе расширения Сколиозы, а через несколько лет — даже о возможном изменении этой скорости, ускорении либо замедлении. Чтобы я сумел высчитать, наступит ли — и когда — тот день, когда нечеловеческая Форма охватит всю Землю: Сколиодои соединится со Сколиодои, и последний островок старого мира, с горами, реками, лугами, цветами, зверями и людьми, их городами, ремеслами и искусствами, историей, языками и религиями, — будет поглощен. И — всего-то несколько клеток со зверями. Помоги мне.