Инженер и Постапокалипсис

В новом месте было точно так же темно. Прямо над моей головой проходили деревянные перекладины, очевидно, лестница, но сбоку виднелся узкий проход, через который можно было выползти из-под нее.

— Подними руки вверх, там невысоко, — обратился к растерянно, даже испуганно стоявшему внизу Эндрю.

Мне все же пришлось свеситься вниз и помочь ему подняться наверх: сам он в темноте совсем не ориентировался, а давать ему прибор ночного видения, пусть даже и на время, не рисковал. Когда мы оба наконец выбрались из канализации и выползли из-под неимоверно старой, прогнившей лестницы, испытал некое облегчение: это место выглядело старым и пугающим, но по крайней мере здесь было сухо и уже не так холодно. Слева располагался короткий коридор, а справа можно было попасть на слабоосвещенный первый этаж, поднявшись по лестнице. Эндрю сразу же бросился к свету, побежав по ветхой ненадежной лестнице, которая отвратительно скрипела под ногами, и поспешил за ним, чтобы не отстать, на ходу отключая прибор ночного видения.

Эндрю первый выбежал в довольно просторный холл первого этажа, который скудно освещался с улицы, и резко замер, остановившись в центре.

— Это мужское отделение?! Это мужское отделение?! — вдруг истерично закричал он, сгибая ноги в коленях и хватая обеими руками себя за мокрые волосы.

Подбежал к нему, чувствуя, как в голову ударил страх перед этим непредвиденным срывом, и попытался взять его за локоть, но он отдернулся от меня, истошно завопив, и бросился к расположенным впереди дверям, налетев на них плечом. Двери не поддались, но опасно задрожали.

— Успокойся! Успокойся! — закричал, оттаскивая его подальше. — Какое мужское отделение? По сторонам посмотри! — Эндрю сполз на пол, обхватив руками голову, и болезненно взвыл.

Быстро осмотрелся, лихорадочно размышляя, как можно было прекратить этот внезапный и беспричинный приступ паники у сорвавшегося пациента. Холл, в котором мы оказались, действительно был неотличим от холла мужского отделения: разница состояла только в том, что расположение коридоров тут было повернуто зеркально, да и общая заброшенность и изношенность обстановки всем видом намекала на то, что это отделение пустовало уже долгие годы. Освещение в этом месте отсутствовало: свет проникал только через окна, но его едва хватало на то, чтобы в темноте проступали неясные очертания стен и предметов. Шахта лифта располагалась рядом с лестничной площадкой, внутри нее ржавая кабинка намертво застряла между первым этажом и подвалом.

— Встань с пола. Встань, — измученно проговорил, с трудом поднимая Эндрю на ноги, — это не мужское отделение, а женское, оно просто похоже изнутри.

Мой взгляд упал на одно из окон. Почему-то только сейчас обратил внимание на то, что на улице было совсем темно — очевидно, мы спали в канализации на самом деле гораздо дольше, чем предполагал вначале. Туман уже развеялся, но зато теперь небо с одной стороны застилали грозные тучи.

— Пойдем сюда, — с огромным трудом говоря мягким тоном, хотя меня всего трясла мелкая дрожь, обратился к Эндрю и повел его к окну, — смотри, какой там фонтан красивый, какая аккуратная дорожка к нему ведет, — Эндрю бездумно уставился на улицу, но кричать прекратил, — скоро мы с тобой там окажемся. Уже был сегодня на улице, во внутреннем дворе клиники: там не так холодно, гораздо теплее, чем в канализации, где мы были сейчас.

Самым лучшим способом успокоить депрессивного пациента, впавшего в истерику, всегда было именно отвлечение его внимания на что-либо другое. Не выкручивание рук, ни крик или угрозы, а именно спокойный разговор. Вот только где мне было брать силы для таких спокойных разговоров: Эндрю своим поведением уже начинал меня всерьез раздражать. Какого-то черта всех жалеть и понимать должен был только я один…

Оставив его возле окна, побрел вдоль стены, попутно осматривая холл, в котором мы оказались. Было не похоже, чтобы тут вообще кого-то содержали — судя по всему, женское отделение было давно закрыто, потому как большая часть дверей и окон были заколочены досками. Но планировка в этом месте действительно сильно походила на отлично знакомую мне обстановку мужского отделения.

Большая часть дверей здесь были наглухо заколочены, потому подозревал, из этого заброшенного корпуса попасть в административный блок было проблематично, но вот если бы мы сумели добраться до мужского отделения… Там уже без труда нашел бы путь к выходу.

— Эндрю, — сказал, поворачиваясь к пациенту, оставленному возле окна, но то, что увидел, заставило меня испытать приступ настоящего ужаса.

Эндрю стоял возле лестницы и с болезненной ухмылкой приоткрытого рта подносил к деревянным перилам зажженную спичку! От осознания того, что сейчас весь этот нечеловеческий кошмар, который пережил совсем недавно, может повториться, у меня голова пошла кругом, а в ногах моментально появилась сильная слабость. Старая древесина могла вспыхнуть в одно мгновение ока! Даже не стал думать над тем, где и когда мой спутник сумел раздобыть новые спички — со стоном ужаса и отчаяния от того, что опять придется иметь дело с огнем, со всех ног бросился к нему и быстро задул только схватившееся пламя. Вид огня, да и еще и в руках поджигателя, спалившего не один десяток зданий и автомобилей, вызвал во мне самом приступ паники.

— Ты совсем рехнулся?! — в бешенстве проорал, вырывая из нервно трясущихся рук Эндрю коробок со спичками и бросая его в шахту лифта. — Какого хрена ты творишь?! — почувствовал стойкое желание залепить ему, но сдержался и просто встряхнул его за плечи. — Только, черт возьми, отвернулся на секунду — а он уже со спичками!

Отпустил Эндрю, смутно понимая, что переборщил, но внутри меня словно что-то надломилось, уже не мог сдерживать себя от крика и ругани. Меня изнутри раздирала досада: столько для него делал, столько утешал его, поддерживал, даже жизнью рисковал ради него, а он только и делал все это время, что причитал и лил слезы! Мне же было не намного легче!

Эндрю снова опустился на пол, уставившись в стену перед собой.

— Опять? — с нетерпением выпалил. — Встань!

— Оставь меня! Оставь! Дай мне умереть так, как этого хочу! — сорвался на крик пациент, поднимая голову ко мне.

— Ты достал уже! Встань, я сказал! — резко и довольно грубо прикрикнул на него и, видя, что он и не думает этого делать, сам поднял его.

Эндрю не собирался стоять на ногах, вместо этого повиснув на мне. У меня и так уже подкашивались ноги, а теперь, когда он навалился на меня всем своим весом, сам еле удержался.

— Вытащи их! Вытащи! — заверещал Эндрю, хватая меня за плечи. — Дай мне умереть! Дай мне умереть уже один раз! Не могу больше!

— Прекрати истерику! — таким же тоном закричал. — Заткнись уже наконец! Заткнись! Ты задолбал меня уже своим нытьем!

— Ты такой же, как они все! — истошно проорал тот, не выпуская меня из хватки. — Они не давали мне умереть, и ты не даешь! Ты мучаешь меня точно так же! Что ты хочешь от меня?! Что я сделал?! Почему вы все меня режете?! Он меня ножом резал, а ты — своими действиями!

— Заткнись, я сказал! Закрой рот! — срывая голос, завопил, уже слабо различая, что происходит вокруг нас: для меня перестало существовать что-либо, кроме изуродованного лица Эндрю, застывшего передо мной.

Что-то случилось со мной в тот момент. В помешательстве оттолкнул потерявшего контроль над собой пациента, и он упал на пол, не устояв на ногах и ударившись затылком. Со стоном подтянув к голове руки, Эндрю закрыл ими лицо и начал рыдать уже в голос, не сдерживая себя. Это был даже не плач, а крик. В этот момент и опомнился, осознав, наконец, как безобразно было то, что вытворял несколько секунд назад.

— Не мучай меня! Не мучай меня… Дэвид, пожалуйста! — сквозь рыдания выдавил из себя Эндрю, не отрывая рук от лица.

Закрыл рот рукой, чувствуя, что сам не могу сдерживать слезы. Меня с головой накрыло непередаваемое отвращение по отношению к самому себе: хотелось просто забыться, перестать существовать, лишь бы только не ощущать больше эту жгучую боль от своего мерзкого, гнусного поступка. Что я наделал? Господи, почему ты допустил это, почему дал мне упасть так низко? Не железный, тоже не мог больше терпеть это, находиться тут… Они своего добились.