Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
В нескольких десятках метров от нас противоположный туннель, расположенный перпендикулярно тому, в котором стояли мы, с истошным криком быстро пересек некий пациент. В ту же секунду услышал неясный звон цепей и плеск воды. Источник звука приближался к нам.
— Слышишь? — тихо спросил, переводя взгляд с дальнего туннеля на мертвенно-бледное лицо Эндрю и чувствуя, как по спине ползет мороз. — Опять этот звук. Да что это такое?
Тут совершенно неожиданно для меня доселе тихий Эндрю сорвался с места с диким криком, бесцеремонно оттолкнув меня, и со всех ног помчался в противоположную сторону…
— Стой! Стой! — прокричал и бросился догонять Эндрю, понимая, что если он сейчас убежит достаточно далеко, уже никогда не смогу отыскать его.
Перепугавшийся
— Стой! Подожди! — снова крикнул ему вслед, пытаясь привлечь его внимание к себе, но он даже не сбавлял темп.
Все предыдущие погони и схватки с пациентами измотали меня, бежать мне было трудно еще и по причине усиливающейся боли в ногах, да и за спиной оставалось что-то странное, наводящее ужас. Но опасался в этой ситуации не за себя, а за своего подопечного, который уж точно сам не выбрался бы из клиники. Понимал, он будет обречен на гибель, если не сумею догнать его.
Эндрю бежал, не разбирая дороги, поворачивая то налево, то направо и совершенно не запоминая обратного пути, тоже уже думал только о том, как не отстать от него. Наконец, испугавшийся пациент забежал в хорошо освещаемый просторный подземный зал с высоким сводом и пролез в крупную трубу, уходившую внутрь кирпичной кладки. Мне ничего не оставалось делать, кроме как лезть за ним: труба оказалась достаточно широкой для того, чтобы в ней уместился взрослый человек. Эндрю спрятался внутри, с трудом разглядел его в темноте.
— Куда ты залез? Зачем ты вообще побежал? — изможденно спросил, подползая к нему ближе.
Эндрю трясущейся рукой закрыл себе рот, смотря на меня полными животного ужаса глазами: он был настолько перепуган, что не отдавал себе отчет в своих действиях.
— Вот куда ты забежал? Где мы сейчас находимся? — продолжил задавать вопросы. — Скажи мне, чего ты так испугался?
Эндрю протянул руку ко мне и повернул мою голову к проходу в зал, где разглядел упавшего на пол пациента, которого мы тогда и видели убегающим от неизвестной опасности, и который теперь полз назад, воя в голос от безысходности. Звон цепей возник словно из ниоткуда, и то, что предстало перед моими глазами дальше, повергло меня в состояние немого шока…
В зал довольно быстро вбежало просто огромное нечто, похожее на громадную, эстетичную гору мышц. Это был человек, но не мог даже представить, что нужно было сделать с человеческим организмом, чтобы он изменился до настолько безобразного неузнаваемого состояния. Почти все огромное тело этого ужасающего монстра было испачкано кровью, его кожа из-за своей неестественной белизны и проступающих кровеносных сосудов казалась невероятно тонкой, почти прозрачной, но что-то подсказывало мне, что это ощущение было обманчивым, и на самом деле эта кожа и скрывающийся за ней толстый слой мышц и наростов служили ему надежной защитой. Руки и ноги страшного громилы были настолько развитыми, что один его сжатый кулак по размеру доходил до среднего мяча для гандбола, а сами запястья и лодыжки были обмотаны толстыми цепями, которые и издавали характерный звон при его движении. Но самым жутким в этом воплощенном монстре была его голова, блестящая и гладкая, без единого волоска, на которой отсутствовали даже брови: грязный, испачканный в крови рот был искусственно расширен роторасширителями с острыми зубами, отчего издалека казалось, что отвратительный громила скалится в жуткой ухмылке. Остекленевшие глаза были словно лишены зрачков, а в качестве дополнительного бронирования послужили физиологические пластины черного цвета.
«Терзатель»… — Произнес почему-то про себя.
Этот человек определенно был самым ужасающим и отвратительным, кого видел за целую жизнь.
Сжался, втянув голову в плечи, дышать стало неимоверно трудно, как будто весь воздух из моей груди вышибли. Ужасающий монстр, некогда бывший человеком, быстро подобрался к вопившему в истерике пациенту и легко поднял его с пола одной рукой, ухватив за шею. Пациент завис над полом в его железной хватке, отчаянно пытаясь вырваться и размахивая при этом руками и ногами. К своему ужасу сразу понял, сейчас произойдет…
Второй когтистой рукой жуткий громила обхватил лоб несчастного
человека и, приложив совсем небольшое усилие, быстро оторвал с отвратительным хрустом его голову, после чего громко рыкнул и отбросил, наконец, ненужное тело, из шеи которого кровь хлестала фонтаном. Почувствовал сильный приступ тошноты, мои руки сами потянулись к лицу, закрыв его от мерзкого зрелища. Позади себя услышал тихий стон.— Кто… Что это такое? — обомлевшим шепотом произнес, в нерешительности убирая руки от лица, чтобы можно было видеть, что происходит в зале.
— Это — Бенджамин Маклейн Спок… — так же тихо прошептал Эндрю, — он поступил сюда с непонятной болячкой. Его содержали в специальной камере с особой защитой… Он всегда был прикован к стене цепями. Однажды на моих глазах он… оторвал голову одному из докторов, а охраннику, стоявшему рядом… с одного удара сломал шею…
— Откуда ты знаешь о нем столько? — не сводя с отдаляющегося монстра глаз, еле слышно спросил.
— Меня долгое время содержали рядом с ним… в тюремном блоке, — объяснил Эндрю, только сейчас обратил внимание на то, как дрожит и срывается его голос, — дверь моей камеры выходила на его. Все время стоял возле окошка, смотря на его дверь и ожидая… что он подойдет… Целыми днями так стоял… Потом меня перевели в мужское отделение, потому что был слишком никчемен… Сказали, не стараюсь, и что там из меня выбьют все упрямство. Не слышал Полтергейста так, как хотели они… Мне постоянно угрожали переводом туда, но не понимал… даже радовался вначале, что не будет больше одиночества… и этого окошка, из которого видел дверь в камеру Маклейна. Но ошибался. В тюремном блоке меня хотя бы не мучили.
Не нашелся, что ответить на такое: мне оставалось только строить догадки, через какие круги ада проводили здешних пациентов. Казалось бы, чем еще можно было удивить человека, ставшего жертвой бесчеловечного эксперимента, прошедшего через жернова тотального института, преданного и подвергавшегося ежедневным издевательствам, унижениям и оскорблениям? Но не переставал ужасаться все новым и новым подробностям немыслимой жестокости созданной в клинике системы. Наверно, в тот момент, когда человек перестает проносить через себя горе ближнего, он переходит рубеж, за который уже не вернуться, и умирает нравственно.
Представил себе эти бесконечно долгие дни, может, месяцы, что Эндрю проводил в своей одиночной камере, из которой его забирали только для того, чтобы отвести к двигателю или на осмотр докторам. Меня самого содержали в похожей камере, разве что расположена она была не в тюремном блоке. Представил, как он ходил по кругу в этих четырех стенах, сидел в углах, обхватив голову руками, лежал на койке и на полу, подолгу стоял у окошка двери, рассматривая дверь камеры, расположенной напротив. Наверно, за это время он изучил каждую царапину на стекле, каждый скол краски, каждую трещину. На что он надеялся, всматриваясь в камеру собрата по несчастью? Может быть, на то, что тот вырвется из цепей и отомстит мучителям? Или что того выпустят, и хотя бы на одну измученную душу в этом месте станет меньше? Или просто хотел видеть хоть чье-то лицо, пусть и неразумное, но живое… А потом радовался тому, что его переводят из одиночной камеры в общее отделение, где можно будет общаться с другими людьми. И где на самом деле санитары избивают пациентов хуже, чем надзиратели — заключенных в тюрьмах, а администратор вытворяет вещи и пострашнее. Где вместо нескольких квадратных метров камеры личное пространство ограничивается койкой, к которой человека привязывают на пятнадцать часов в сутки.
В этой клинике создали множество новых граней безумия. Чувствовал, скоро упаду от морального истощения и сам стану неотличим от Эндрю…
Когда Маклейн скрылся из виду, завернув за угол, повернулся к Эндрю.
— Давай, пошли. Тихонечко. Пока он не вернулся, — тот испуганно замотал головой, — мы не можем сидеть тут вечно. Если сейчас тихо уйти, он даже не узнает, что мы тут были. Доверься мне, знаю, это нелегко, но доверься.
Подполз к выходу из трубы и осторожно высунул голову, осмотрев зал: в другом его конце приметил люк, достаточно узкий для того, чтобы внутрь смогли пробраться мы с Эндрю, но не смог Маклейн. Выбравшись из трубы, жестом поманил Эндрю за собой и, затравленно озираясь, пробежал вместе с ним до люка. Вниз на пару метров уходила не слишком прочная металлическая лестница, изъеденная ржавчиной, но более надежного пути не было.