Инженер Петра Великого 2

Некоторые из присутствующих офицеров-кавалеристов, помоложе, слушали с интересом. Возможно, им уже приходилось терять своих людей в лобовых атаках на укрепившегося врага, и мои слова находили у них какой-то отклик.

Затем я перевел взгляд на другого пехотного командира, невысокого, но коренастого, с обветренным лицом и жесткими усами, который горячился по поводу того, что солдат, привыкший сидеть в земле, «храбрость потеряет» и его потом «калачом не выманишь» в атаку.

— Ваше высокоблагородие, — обратился я к нему. — Ваш пыл и забота о боевом духе солдата вызывают уважение. Но позвольте с вами не согласиться в корне. Вы опасаетесь, что солдат, сидя в окопе, «потеряет храбрость». А я вам скажу, что солдат, видящий, как его товарищи один за другим падают под пулями и ядрами в чистом поле, когда он сам стоит беззащитный, как мишень, — вот тогда он действительно может пасть духом! Потому что он видит бессмысленность своей гибели. А солдат, который знает, что у него есть укрытие, что его жизнь ценят и берегут, что у него есть возможность нанести врагу урон, оставаясь при этом в относительной безопасности, — такой солдат будет сражаться с удвоенной энергией и отвагой! Он будет благодарен за эту защиту и будет стремиться оправдать ее своей меткой стрельбой и стойкостью.

Полковник насупился, теребя ус.

— А что касается того, как потом этих «землекопов» заставить вылезти из нор и пойти в атаку… Господа, а разве дисциплина в нашей армии уже ничего не значит? Разве приказ командира — не закон для солдата? Если будет дан приказ «В атаку!», русский солдат вылезет из любого окопа и пойдет на врага так же решительно, как он идет сейчас из линейного строя! Более того, атака из окопов может быть даже более эффективной! Представьте: солдаты, отдохнувшие и сохранившие силы под защитой бруствера, по команде стремительно выскакивают из окопов и с криком «Ура!» бросаются на уже измотанного и понесшего потери при штурме противника! Это будет атака свежих сил на изнуренного врага! Окоп в данном случае служит и укрытием, и прекрасным исходным рубежом для контратаки!

Я вздохнул, переводя дыхание.

— И кто сказал, что солдат будет сидеть в окопе пассивно? Я уже говорил о гранатах, которые можно метать, не выходя из-за бруствера. Да ни один вражина не дойдет до окопа. А если дойдет — встретим штыковым боем. Если враг все же доберется до нашего окопа, ему придется спрыгивать вниз, ломая свой строй, подставляясь под наши штыки. Наши же солдаты будут встречать его сверху, из-за бруствера, что дает им огромное преимущество! Им не нужно будет иметь такой же плотный строй, как в поле, чтобы отразить атаку. Им нужно будет просто удержать бруствер, действуя слаженно и решительно. А за первой линией окопов всегда можно расположить резервы, которые в нужный момент ударят во фланг прорвавшемуся врагу или поддержат своих.

Третий пехотный командир, который жаловался на неудобство перезарядки фузеи в тесноте окопа и опасность быть вырезанным поодиночке в рукопашной, тоже удостоился моего внимания.

— Ваши опасения о неудобстве перезарядки фузеи в узком рву понятны, ваше высокоблагородие. Но кто сказал, что окоп должен быть именно узким рвом? Его можно сделать шире, с той же банкетной ступенью или с отлогими стенками, чтобы солдату было где развернуться. Он может присесть или встать на колено под защитой бруствера для перезарядки. Да, возможно, это будет на мгновение дольше, чем стоя в полный рост. Но, как я уже говорил, мертвый солдат фузею не перезаряжает вовсе! А живой, укрытый солдат, сделает это пусть чуть медленнее, но наверняка.

— Что же до рукопашной и опасности быть вырезанным поодиночке… Повторюсь: враг дойдет до нашего окопа уже ослабленным нашим огнем и, возможно, гранатами. Ему придется преодолевать бруствер, спрыгивать в ров, где он будет дезорганизован. Наши же солдаты будут встречать его организованно. И здесь решающим будет не плотность строя, а индивидуальное мастерство каждого солдата, его умение владеть штыком и прикладом, его выучка и умение. А для усиления обороны на особо опасных участках можно использовать те же редуты и флеши, которые, как правильно заметил один из господ офицеров, никто не отменял. Мои окопы могут соединять эти опорные пункты, создавая единую, глубокоэшелонированную систему обороны. Редут — это крепость в миниатюре, а окопы — это защищенные пути к ней и между ними, это линии огня, которые не дают врагу подобраться к редутам безнаказанно. Одно другому не мешает, а дополняет!

Я чувствовал, что начинаю выдыхаться. Говорить так долго, да еще и перед такой аудиторией, было непросто. Но лед тронулся. Полного одобрения в глазах генералов я, конечно, не читал, но откровенной враждебности и презрения стало значительно меньше. На их лицах появилось выражение задумчивости, они начали переглядываться, что-то негромко обсуждать между собой. Даже хмурый Апраксин пару раз кивнул каким-то своим мыслям.

Оставался последний, самый весомый аргумент — итог, подведенный старым, седым генералом, который объявил мои предложения противоречащими основам военного искусства и губительными для армии. И именно ему, а точнее, его выводам, я и должен был адресовать заключительную часть своей импровизированной речи.

Собрав остатки эмоций, я перевел взгляд на старого, седовласого генерала, который с таким степенным спокойствием подвел черту под всеми предыдущими обвинениями, объявив мои идеи вредными и неосмотрительными. Его лицо выражало мудрость многолетнего опыта, и каждое его слово тогда звучало как окончательный приговор.

— Ваше высокопревосходительство, — повернулся я к последнему оппоненту. — Вы изволили заключить, что мои предложения, при всем уважении к моему, возможно, скромному изобретательскому таланту, в корне противоречат основам современного военного искусства и несут в себе больше вреда, чем пользы. Вы сказали, что у нас есть проверенные временем методы ведения войны и славные традиции русского воинства, и не пристало нам менять их на сомнительные новшества. Это очень весомые слова, и я понимаю вашу озабоченность.

Генерал чуть склонил голову, принимая мои слова, правда выражение его лица не изменилось. Он был уверен в своей правоте.

— Но позвольте спросить, Ваше высокопревосходительство, господа офицеры, — я вновь обвел взглядом все собрание, — разве само развитие военного искусства не есть непрерывный поиск нового, более эффективного? Разве те «проверенные временем методы», которыми мы пользуемся сегодня, не были когда-то «сомнительными новшествами» для наших предков? Вспомните, как поначалу смотрели на регулярную армию, которую создает наш мудрый Государь! Потешными полками называли. Сколько было скепсиса, сколько обвинений в отходе от «славных традиций» поместного войска! А сегодня кто усомнится в мощи и превосходстве наших гвардейских полков, обученных по-новому?

Все покосились на улыбнувшегося Царя.

— Вы говорите о традициях. Но самая главная традиция русского воинства — это побеждать! Умом, стойкостью, отвагой и, если потребуется, новыми, ранее не виданными приемами. Я не предлагаю слепо отбросить все, что было накоплено веками. Я предлагаю дополнить наш арсенал, взять на вооружение то, что может дать нам преимущество перед лицом сильного и умелого врага, каким является швед. Я предлагаю использовать землю-матушку, которая всегда была опорой русскому человеку.

Я сделал небольшую паузу, затем обратился прямо к Государю, который все это время внимательно слушал.

— Ваше Величество! Я понимаю, что мои слова могут показаться кому-то слишком смелыми или даже дерзкими. Я вижу некую долю недоверия на лицах многих уважаемых военачальников, и их сомнения мне понятны. Слова — это всего лишь слова, даже если они подкреплены какими-то расчетами и доводами. Но есть один судья, чье решение будет неоспоримо для всех. Этот судья — практика! Дело!

Я положил на стол свою тетрадку с чертежами, которая теперь казалась мне такой тонкой и незначительной по сравнению с масштабом развернувшейся дискуссии. Мне придется взвалить на свои плечи еще одну проблему, иначе меня растопчут.

— Я не прошу Ваше Величество немедленно перестраивать всю армию и рыть окопы от Балтики до Черного моря. Я прошу о малом. Позвольте мне, под Вашим мудрым руководством и при участии нескольких опытных и, возможно, не столь предубежденных офицеров, провести натурный эксперимент! Выделите мне один полк — не самый лучший, не гвардейский, можно даже из новобранцев, чтобы чистота эксперимента была полной. Дайте мне месяц, ну, может, полтора, на их обучение и оборудование опытного участка обороны по предложенной мною системе. С укрытиями, с применением усовершенствованных мною гранат, возможно, даже с несколькими образцами улучшенных фузей, если успеем их изготовить. А затем, Ваше Величество, устроим показательное учение! Пусть другой полк, равный по силам, а то и превосходящий, обученный по всем правилам линейной тактики, атакует нашу позицию. И мы все вместе посмотрим, что из этого выйдет. Мы подсчитаем условные «потери» с обеих сторон, оценим эффективность огня, стойкость обороняющихся, возможности атакующих. Пусть поле боя само вынесет свой вердикт моим «фантазиям»!