Инженер Петра Великого 2

В комнате воцарилась абсолютная тишина. Даже дыхания, казалось, не было слышно. Предложение было дерзким. Но я бил в самую точку характера Петра Великого — его страсть к экспериментам, к проверке всего на деле. Вспомнились его «потешные полки», над которыми когда-то смеялась вся Москва, а которые стали ядром новой русской армии. Вспомнились его корабельные опыты, его поездки за границу инкогнито. Этот человек не боялся ломать старое и пробовать новое, если видел в этом пользу для государства.

— Если мои идеи окажутся пустым звуком и наш экспериментальный полк будет смят и рассеян, — я развел руками, — что ж, значит, господа генералы были правы. Я готов буду посыпать свою голову пеплом, признать свою полную некомпетентность в военных делах и вернуться к своим станкам, чтобы честно служить Вашему Величеству там, где я действительно могу быть полезен. Но если… если мы сможем доказать, что даже малая часть моих предложений имеет право на жизнь, если мы увидим, что таким образом можно сберечь жизни хотя бы сотни русских солдат и нанести врагу больший урон, — разве это не будет стоить того, чтобы попробовать? Разве не в поиске таких вот решений и кроется путь к скорейшей победе над супостатом?

Я замолчал, чувствуя, как по спине ручьем течет пот. Я сказал все, что мог. Но есть еще кое-что.

— И последнее, Государь. Сегодня мои идеи просто размышление, а завтра кто-то из вражин может придумать подобное, раз уж простой мастеровой смог до этого дотумкать.

А вот теперь все. Намек на то, что вражеские агенты могут запросто свести на нет все мои «прогрессорские» штучки — дан. Теперь слово было за Царем.

Все взгляды, как по команде, устремились на Петра. Он медленно обвел глазами сначала меня, потом Брюса, который смотрел на него с плохо скрываемой мольбой, затем каждого из генералов, задерживая взгляд на самых ярых моих оппонентах — фон Дельдене, де Геннине, старом генерале. На его лице не дрогнул ни один мускул. Несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, он молчал, словно взвешивая на невидимых весах все «за» и «против».

Наконец, он шумно выдохнул, будто сбрасывая с себя какое-то бремя, и его кулак, до этого подпиравший подбородок, тяжело опустился на стол.

— Ну-с, господа офицеры, — заявил он на удивление спокойно. — Идеи фельдфебеля Смирнова мы выслушали. И ответ его на ваши возражения — тоже. Должен сказать, язык у этого мастерового подвешен не хуже, чем руки прилажены к делу. — Уголки его губ чуть дрогнули, это была видимо не усмешка, а скорее констатация факта. — Есть ли у кого еще вопросы к нему или новые соображения по существу дела? Именно по существу, а не по тому, «как оно всегда было».

Генералы молчали. Кто-то откашлялся, кто-то поправил парик, но желающих продолжить «разнос» не нашлось. Мое предложение об эксперименте, кажется, выбило у них почву из-под ног. Одно дело — критиковать теорию, другое — спорить с возможностью практической проверки.

— Что ж, Смирнов, — протянул он. — Предложение твое об эксперименте мне по нраву. Люблю, когда не только языком чешут, но и дело предлагают. Ибо теория без практики мертва, а практика — критерий истины. Однако, — он поднял палец, — учти. Провалишь эксперимент — не только к станкам вернешься. Спрос будет строгий. Ибо время нынче военное, и каждая копейка, каждый солдат на счету. Нельзя их тратить на пустые забавы. Но и отмахиваться от мысли дельной, даже если она кажется поначалу дикой, — продолжал Царь, обводя взглядом притихших генералов, — тоже не государево дело. Шведы — враг сильный и умелый. И чтобы его одолеть, нам все средства хороши, если они к победе ведут. А косность наша, нежелание от привычного отходить, — тут он почти дословно повторил мои мысли, которые я когда-то услышал от Брюса, — это наш внутренний враг, порой похуже любого шведа.

Он помолчал, потом стукнул ладонью по столу.

— Быть по сему! Эксперименту — быть! Яков Вилимович, — обратился он к Брюсу, — подготовь указ. Выделить Смирнову полк, как он просил. Место для учений подбери подходящее. Все необходимое — обеспечить. Срок — полтора месяца, не более. Я сам приеду смотреть, чему ты там, Смирнов, своих «окопных чудо-богатырей» научишь. А вы, господа генералы, — он снова обвел их строгим взглядом, — кто желает, можете также присутствовать. И да поможет нам Бог!

Я стоял, едва веря своим ушам. Получилось! Неужели получилось?

Взглянув на Брюса, я увидел на его лице такое облегчение, будто с него сняли пудовую гирю. Даже Меньшиков смотрел на меня с каким-то изучающим выражением, в котором любопытство явно перевешивало прежний скепсис.

И как я теперь все это буду успевать? И завод, и полк…

Глава 12

Ну и денек выдался, я вам скажу! Генералы, отдуваясь и шумно переговариваясь, покидали небольшую, жарко натопленную светлицу государева домика. Один за другим они протискивались в узкую дверь, бросая на меня косые взгляды. У кого-то в глазах плескалось откровенное недоверие. У других, что помоложе да поразумнее, читалось затаенное любопытство — видать, мои ответы на их зубодробительные выпады все же заставили их немного призадуматься. Я же прислонившись к косяку чувствовал себя выжатым лимоном. Сил не было, ждал указания о том, что я свободен, Государь только с военными попрощался. Сквозь дикую усталость пробивался горьковатый привкус победы, вырванной с боем у этих прожженных вояк. Я заставил их считаться с моими идеями!

Когда последний генерал, кряхтя, покинул комнату, и за ним прикрылась дверь, Государь выпрямился. Он обвел тяжелым взглядом Брюса и Меншикова, расплывшегося в самодовольной ухмылке, и меня.

— А вас, — голос у Петра был каким-то усталым, — я попрошу остаться. Есть еще разговор, не для всех ушей предназначенный.

Я еле сдержался от хмыкания. Фраза из старого советского фильма так и вертелась на языке: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Идиотская ассоциация, конечно, учитывая, кто сидит передо мной. Я тут же отогнал эту мысль, понимая всю ее неуместность. Сейчас не до шуток, сейчас, похоже, начнется самое интересное. И, судя по напряженному лицу Брюса, не самое приятное.

Петр Алексеевич чуть заметно махнул рукой в сторону стола.

— Присаживайся, Смирнов, — он указал мне на стул рядом с собой, где только что сидел один из самых титулованных генералов. — Ноги-то, чай, не казенные, отстоял свое.

Такая честь — фельдфебелю, мастеровому, сесть за один стол с самим Государем, да еще и рядом, — была неслыханной. Я, стараясь не выдать своего недоумения, прошел и осторожно опустился на краешек предложенного стула. Меншиков не скрывал своей широченной ухмылки, разглядывая меня с откровенным любопытством. Брюс же, наоборот, сохранял на лице маску непроницаемости.

Царь помолчал немного, собираясь с мыслями, потом, глядя куда-то поверх моей головы, на бревенчатую стену, заявил:

— Быть по-твоему, Смирнов, насчет учений этих… потешных. Яков Вилимович, — он перевел взгляд на Брюса, — подберет тебе полк, какой просил, да место подходящее для сей… забавы военной. И все, что надобно, обеспечит. Учениям быть, сказал — значит, быть.

Я мысленно кивнул. Первая часть марлезонского балета, похоже, прошла успешно. Но тут же Петр добавил такое веское «однако», что у меня закрались сомнения в том, что все так просто.

— Однако, — продолжил он жестко, — прежде чем ты, Петр Алексеевич, солдат наших в этих «окопах» премудростям своим обучать начнешь, да генералов моих старых уму-разуму учить, — тут он чуть усмехнулся, — дело иное, не менее важное, а то и поважнее, до ума довести должен. Помнишь указ мой насчет участка заводского образцового? Чтобы все там было по науке, по порядку, каждая деталь на своем месте, да мастера свое дело знали туго?

Я, конечно, помнил. Как тут забудешь, когда эта стройка у меня все соки выпила, да и сейчас требует неусыпного внимания.