Инженер Петра Великого 2

Неужели его нельзя вытурить отсюда? Ладно, разберемся.

На Тимоху орать — что с гуся вода, он сам жертва обмана. Надо было срочно выкручиваться. Без сверла вся наша машина — просто груда бесполезного дерева и железа.

— Ладно, Тимоха, — я взял себя в руки. — Что было, то прошло. Теперь новое сверло надобно. Быстро! И из самого лучшего железа, какое только сыщется на всем заводе! Понял? Самого лучшего!

— Да где ж его взять-то, батюшка? Опять у Лыкова просить? Он же снова дряни какой подсунет… али вовсе откажет…

— А мы у него и просить не будем! — в голове мелькнула шальная, отчаянная мысль. — Помнишь, в цейхгаузе старом, где мы железо искали, пушки трофейные валялись? Шведские? Которые при Нарве еще взяли?

— Ну, помню… Здоровые дуры… А они-то нам на что?

— А на то, Тимоха, что свеи эти, черти б их побрали, сталь для пушек своих делают знатную! Получше нашей выходит, крепче, чище! Вот из такой пушки и выкуем новое сверло! Пойдем, выберем какую поплоше, что все равно в переплавку просится. Казна не обеднеет. А нам — самое то будет!

Идея была дерзкая — пустить трофейную шведскую пушку на сверло для станка, который будет сверлить наши русские пушки… Забавная ирония судьбы, ничего не скажешь.

Мы с Тимохой да с парой солдат прямиком на склад трофеев. Отыскали там небольшую шведскую полевую пушку, явно в бою покалеченную, ствол поведен — к службе негодна. С Орловым я шепнул словечко (он как про Лыкова и подсунутое железо услыхал, аж зубами скрипнул, только рукой махнул — делай, чтоб результат был!), и перетащили мы эту пушку в кузню.

Работа предстояла адова — разрубить толстенный ствол, выковать из лучшего куска новый стержень для сверла. Кузнец пыхтел у горна как проклятый, понимая, что второго шанса может и не быть. Я от него почти не отходил, следил за каждым движением, за каждым нагревом, потом — снова закалка, цементация режущей части. На этот раз я лично каждый этап контролировал — никому уже не верил.

Через два дня каторжной работы, без сна и отдыха, новое сверло было готово. Оно получилось чуть короче прежнего, может, не такое блестящее, но зато металл был виден сразу — плотный, мелкозернистый, звенел чисто при ударе. Мы снова установили его в заднюю бабку, закрепили со всей возможной осторожностью, чуть ли не дышать перестали. На этот раз — тьфу-тьфу-тьфу — всё встало как надо.

Последний штрих был сделан. Машина была готова к настоящему испытанию. Нервы у всех были натянуты до предела, как канаты. Завтрашний день должен был решить всё: стоили ли чего-нибудь все эти мучения и бессонные ночи, или всё было зря и надо снова доводить до ума.

Утро выдалось — чисто питерское: небо низкое, серое, с Невы тянет сыростью, промозгло. А у нас в мастерской — жарко от нервов да от любопытства. С самого ранья народу набилось — вся моя команда тут: Федька, Ванюха, Гришка — аж зеленые от волнения; слесаря Иван да Семен, по-деловому хмурые; старик Аникей примостился в углу, кряхтит помаленьку; даже Тимоха-кузнец приковылял — глянуть, как его железяка шведская себя покажет. Солдаты у приводного ворота — как истуканы, команды ждут.

На верстаке разложен мой мерительный инструмент — штангенциркуль самодельный, деревянный с железными губками, калибры-пробки разного нутра, щуп длинный — канал проверять. Все готово, ждет своего часа.

Для пробы взяли один из первых, еще опытных, моих композитных стволов малого калибра. Это который тройной заряд выдержал — крепкий, зараза. Важно было глянуть, как станок справится с обычным чугуном и с моим хитрым литьем, что потвёрже будет. Ствол мы еле впихнули в патрон передней бабки, кой-как закрепили, потом долго выверяли по отвесам да уровню, чтобы ровно стоял, без перекоса. Заднюю бабку со сверлом подвели к самому торцу ствола.

— Ну, мужики, с Богом! — сказал я, перекрестился больше по привычке. — Солдаты! На ворот взялись! Крути! Да не дергай, плавно! Как учили!

Четыре солдата навалились на рычаги ворота. Заскрипели деревянные шестерни, и здоровенный ствол медленно, важно так, пошел вращаться. Оборот, другой… Вроде ровно идет, биения нет — уже хорошо. Шпиндель в чугунных подшипниках туговато идет, правда крутится, хватает пока смазки.

— Иван, Семен! Давай сверло! Помаленьку! Чуйте металл!

Слесаря взялись за маховик ходового винта. Длинное сверло медленно поползло вперед.

Я прямо дышать перестал. Вот оно… Сейчас…

Кончик сверла ткнулся во вращающийся торец ствола. Секунду тишина, а потом — такой низкий, ровный скрежет пошел. Есть! Стружка пошла! Темная, мелкая, обломками падает. Гришка тут как тут — с кистью да миской с салом — смазывать да убирать, чтоб не мешала.

— Идет! Идет, Алексеич! — шепотом выдохнул Федька, не сводя глаз со сверла.

Пошло дело! Станок мерно гудел. Ствол крутился, сверло потихоньку, миллиметр за миллиметром, вгрызалось в металл. Скрежет стоял такой рабочий, аж слух ласкал после всех наших треволнений. Я глаз не сводил с процесса. Главное — с подачей не пережать, чтобы сверло не закусило или, не дай Бог, не лопнуло (шведская сталь шведской сталью, а дури в солдатах много), да за температурой следить — перегрев никому не нужен. То и дело кричу: «Стой подачу! Отводи сверло!» — чтобы Гришка мог как следует стружку выгрести да сальцем свежим канал промазать. Пыли было много, надо будет в будущем решить и это вопрос.

Работа шла не быстро. Ох, как не быстро по моим меркам… Но для здешних времен — это была просто сказка! Фантастика! И главное — все предсказуемо. Сверло шло ровненько, как по писаному, не било, не гуляло из стороны в сторону, как на старых-то станках, где вечно с кривым каналом мучились.

Час прошел, другой. Солдаты на вороте аж взмокли, менялись, пот рукавами утирали. Слесаря у маховика подачи спин не разгибали. Пацаны мои вокруг суетились, команды выполняли. Я сам как прирос к станку, каждый звук ловил, каждый оборот считал.

Наконец-то! Прошло! Всю длину прошло!

— Стоп машина! — скомандовал я, стараясь, чтоб голос не дрожал. — Отводи сверло!

Сверло медленно вышло из готового канала. Я схватил длинный щуп, маслицем его смочил, и осторожно — в канал.

Провел по стенкам… Еще раз… Ну?! Ровно!

Идеально ровно, насколько тут вообще возможно! Ни уводов заметных, ни овальности этой проклятой, как в стволах, что по-старому сверлили. Стенки гладкие, без глубоких задиров.

— Ну что, мужики? — обернулся я к своим. Они все тут, столпились, в глаза мне смотрят, ждут. — Получилось! Канал ровный! Первый настоящий!

По мастерской прошел гул — сначала выдохнули все разом, будто мешки с плеч скинули, а потом уж — гомон, смех, радостные крики. Федька подпрыгнул, Ванюху по плечу хлопнул. Гришка лыбился во весь рот. Суровые Иван с Семеном в усы усмехнулись. Старый Аникей одобрительно крякнул, а Тимоха-кузнец размашисто перекрестился: «Слава Тебе, Господи! Не зря, значит, горбатился!»

Это был наш общий праздник всей команды. Всех, кто поверил, кто не испугался, кто вкалывал тут до седьмого пота. Мы это сделали! Сдюжили! Построили рабочую машину.