Инженер Петра Великого 4

Вроде бы все шло без сучка без задоринки. Корабли для десанта уже грузились у дальних причалов, команды подобрали, солдатам выдавали новое обмундирование и оружие. Моя картошка вызывала у всех косые взгляды, она исправно отправлялась в трюмы. Я уже начал в уме прикидывать детали высадки.

Вечером я сидел над списками личного состава, в кабинет без стука влетел Орлов. Лицо у него было чернее тучи.

— Петр Алексеевич, беда, — коротко бросил он, тяжело дыша. — Капитана Глебова нашли мертвым.

Я отложил перо. Глебов. Один из лучших. Мужик храбрый, толковый, я его лично отобрал.

— Что стряслось? — спросил я, чувствуя, как внутри все оборвалось.

— По мнению дохтора — сердце. Говорят, у него и раньше с сердцем нелады были. Нашли в его квартире, за столом сидел, будто задремал.

Внезапная смерть. Удобная версия, до жути удобная.

— А на самом деле? — я посмотрел Орлову прямо в глаза.

— Я там был. Все обшарил, пока лекарь не появился. Тихо, без лишних глаз. На шее у него, под воротником, синяк маленький. Еле видать. Такой бывает, если башку умело свернуть. И в комнате бардак легкий, будто искали что-то, но очень аккуратно. Я своим ребятам велел к дому присмотреться, соседей потрясти.

Я нахмурился. Картина вырисовывалась хреновая. Глебов был здоров как лось, я сам его на учениях неделю назад видел. Нелады с сердцем — это лапша на уши. Его просто убрали. Тихо, чисто. Но за что?

— Это еще не все, — понизил голос Орлов. — Я его денщика попросил бумаги капитана показать. Дескать, для отчета в канцелярию. Петр Алексеевич… карта пропала.

— Какая еще карта? — спросил я, хотя уже нутром чуял ответ.

— Подробная карта Лапландии, которую вы ему три дня назад выдали. С проложенным маршрутом и отмеченными точками… Все остальные бумажки на месте, а ее — нет.

Это была диверсия. Идеально спланированная и исполненная. Враг пронюхал про экспедицию. Он знал все детали. Маршрут, цели. Кто-то из своих слил информацию? Да сколько можно? Только-только адмиралтейскую верхушку вычистили после этой Гамильтон, и вот, на тебе.

— Раскопай мне все, что сможешь, — тихо сказал я. — Кто к нему заходил в последние дни, с кем. Любая мелочь сгодится. Но делай все по-тихому. Официально капитан Глебов помер от удара.

Когда Орлов ушел, я еще долго сидел в тишине. Пропажа карты означала провал. Весь наш план, построенный на внезапности, летел в тартарары. Теперь шведы будут нас ждать. Укрепят гарнизоны, наставят засад по всему маршруту, перекроют подходы к рудникам. Идти по старому пути — значит вести людей на убой.

В ту ночь я не сомкнул глаз. Мерил шагами комнату, снова и снова глядя на свой дубликат карты. Каждая точка и линия на ней казались смертельной ловушкой. Враг сделал свой ход.

Угроза нависла над самой возможностью провести мою задумку. Хотя… есть у меня идейка. Я даже позволил себе усмехнуться. Враг сделал свой ход. Тем лучше для нас. Я бы тогда не придумал еще лучшую затею.

Глава 2

Вернувшись к столу, я расстелил свой экземпляр карты, будь она неладна. Идею нужно обдумать. Вот он, маршрут. Уверенная, плавная линия, которую я чертил пару дней назад, теперь кривилась в злорадной ухмылке. Я медленно провел по ней пальцем. Вот тут, у озера, они их примут. Первая засада. А вот на этом узком перешейке поставят пушки. И здесь, у брода… Я тряхнул головой, отгоняя непрошеные картинки.

Проблема. Есть проблема. А любую проблему можно разложить по полочкам. Провести, так сказать, декомпозицию.

Что мы имеем в сухом остатке?

Первое: противник в курсе нашего плана «А» и считает его единственно верным.

Второе: он стянет к точкам на этой карте все, что у него есть, оголив другие участки.

Третье: у нас в запасе еще есть пара дней.

И тут из этих трех простых пунктов начало складываться решение. Настолько дерзкое, настолько наглое, что я не сдержал ухмылку. Если враг думает, что знает твой план, не надо судорожно лепить план «Б». Надо заставить его план «А» работать против него самого. Надо подсунуть ему наживку, которую он схавает с потрохами.

Я схватил перо так, что оно заскрипело. Руки подрагивали от азарта. Мысли, до этого бродившие в голове, выстроились в четкую схему.

Пункт первый. Отвлекающий маневр. Создаем «шумный» отряд. Командир — Орлов, кто же еще. Этот сорвиголова задачу поймет с полуслова. Дать ему роту самых тертых калачей-преображенцев и пару моих новеньких мортирок. Задача — не лезть на рожон, изображать бурную деятельность. Двигаться строго по слитому маршруту, но делать это напоказ. Разведку вести так, чтобы ее замечали. Устраивать короткие, громкие перестрелки и тут же сваливать. Ночами жечь такие костры, чтобы их из космоса было видно. Они должны стать той самой красной тряпкой, на которую, сломя голову, попрет шведский бык. Пусть прикуют к себе все их внимание, пусть заставят поверить, что главные события разворачиваются именно здесь.

Пункт второй. Основной удар. Пока шведы будут носиться по лесам за призраком, мы с основным отрядом пойдем в обход. Я снова впился взглядом в карту. В памяти всплыли старые шведские атласы из архива Брюса. Там, в стороне, было отмечено еще одно месторождение. Пожиже, чем главная цель, но почти без охраны. Путь к нему — через топи да шхеры, где большим отрядом не сунешься. А вот мы, небольшой, хорошо снаряженный отряд, просочимся. Тихо, без шума и пыли, возьмем то, за чем пришли, и так же тихо растворимся.

Я откинулся на спинку кресла и шумно выдохнул. План был рискованный, сложный. И он был реален. Это хитрая, продуманная многоходовка. План «Двойной Обман».

За окном уже серел рассвет. На столе — ворох исписанных листов. Я чувствовал себя выжатым, как лимон, но впервые за эту бесконечную ночь на душе отлегло. Появился призрачный шанс на победу и я был готов вцепиться в него зубами.

Я встал, качнувшись, и подошел к двери. Позвал денщика и велел подать транспорт. Нужно было навестить Якова Вилимовича. Он еще не в курсе ночного убийства.

В кабинет Брюса я влетел, как на пожар, мимо ошалевшего секретаря. Граф стоял у окна. В полумраке, при свете одинокой свечи, его фигура казалась вырезанной из тени. Ну и видок у меня, должно быть, был — неспавший, злой, запыхавшийся. Да и плевать. Я подошел к столу и без всяких расшаркиваний шлепнул на него свою карту.

— Яков Вилимович, наш план слили. Но это не повод для расстройства. Это наша возможность все исправить с наилучшей выгодой для себя.

И меня понесло. Я говорил быстро, горячо, тыкал пальцем в карту, чуть ли не чертил схемы в воздухе. Я защищал свой «Двойной Обман», как диссертацию — четко, с раскладкой по рискам, с ожидаемой выгодой. Объяснял, как Орлов со своим отрядом будет водить шведов за нос, как их знание станет их же капканом. Как мы с основным отрядом тихой сапой просочимся к другой цели, пока враг гоняется за приманкой. В каждое слово я вкладывал всю злость и энергию этой ночи. Я был уверен, что выдаю ему гениальное в своей наглости решение.

Брюс слушал, не меняясь в лице. Лишь изредка кивал, и было непонятно — то ли соглашается, то ли просто проявляет вежливость. Когда я наконец выдохся и замолчал, в кабинете повисла тишина — я даже слышал как трещит фитиль свечи. Я ждал его реакции, готовый к любому раскладу: к спору, к критике, к приказу отменить все к чертям собачьим. Но уж точно не к тому, что случилось дальше.

Брюс медленно откинулся в кресле, закинул руки за голову, посмотрел в потолок и… заржал. Не хмыкнул, не усмехнулся, а именно заржал в голос, от души. Таким я его не видел ни разу. Этот совершенно неуместный хохот меня возмутил. Я остолбенел. Вся моя бессонная ночь, страх за людей, выстраданный план — и в ответ — смех. Кровь ударила в виски. Это было обидно.