Инженер Петра Великого 6

Отойдя от карты, он подошел к высокому, темному окну. Там, внизу, в неровном свете луны и сторожевых фонарей, вырисовывались силуэты. Не просто дома и верфи. Там дышало, росло, тянулось ввысь его творение. Его Петербурх. Он видел не строящийся город, а будущие гранитные набережные, широкие проспекты, дворцы, академии. Видел тысячи кораблей под русским флагом, входящих в этот, лучший в мире, порт. Он строил не крепость — он строил мечту. Жемчужину, которая должна была ослепить своим блеском и Лондон, и Париж, и Вену.

И эта мечта сейчас оказалась под угрозой. Поражение на юге бросило бы на нее тень, стало бы трещиной в фундаменте — первым знаком слабости, на который, как воронье, слетятся все враги.

И был третий путь. Его собственный. Мышцы на руках напряглись, пальцы сами сжались в кулаки. Встать во главе гвардии, лично вести полки на штурм. Не ради славы. Ради этого, города за окном. Чтобы защитить свое еще не рожденное дитя, отцу нужно было самому идти в бой. Доказать всем — и надменной Европе, и собственному, начинающему сомневаться двору, и, главное, самому себе, — что именно он, Петр Алексеевич Романов, первый Император, является единственным гарантом и защитником этой земли.

Он долго стоял, вглядываясь в темноту, в очертания своего будущего. Меншиков и Брюс ждали, не смея нарушить его раздумий. За окном прокричал запоздалый петух, возвещая о скором рассвете.

Наконец, Петр медленно повернулся. Его лицо было непроницаемо. Ни тени сомнения, ни следа ночной борьбы. Лишь стальная уверенность человека, сделавшего свой выбор.

Решение принято.

Однако он не произнес ни слова. Лишь обвел их обоих тяжелым, ничего не выражающим взглядом.

— Свободны, господа, — глухо бросил он. — Указ будет к утру.

Глава 2

Восемь утра. Большой зал Адмиралтейства пах сырым деревом, который не могли перебить ни жарко натопленная голландская печь, ни аромат дорогого табака. По полу тянуло сквозняком, от которого зябко становилось даже в толстом камзоле. За длинным дубовым столом, заваленным картами южных рубежей и донесениями, сидели те, от кого зависела судьба вчера объявленной Империи. Я быстро оценил расстановку сил.

Пожилой генерал Шереметев, командующий южной армией, сидел ссутулившись; на его изрезанном морщинами лице была написана одна лишь усталость. Адмирал Апраксин после недавнего разжалования держался подчеркнуто прямо, однако его пальцы, нервно постукивающие эфес кортика, выдавали напряжение. Единственным спокойным человеком в этом зале выглядел Никита Демидов, которого я настоятельно попросил прибыть. Его хозяйский взгляд оценивал качество дубовых балок на потолке. Этот здесь не из-за патриотизма, он уже прикидывает, во сколько его железо обойдется казне. И правильно делает. В самом конце стола понуро сидел царевич Алексей, откровенно скучая и всем своим видом демонстрируя, что эта суета его не касается. Витает в облаках. Ему бы сейчас о спасении души рассуждать, а не о спасении Азова.

И над всеми ними, во главе стола, возвышался Государь. Не говоря, не крича, он молча водил острием ножа по поверхности стола, вырезая на полированном дереве бессмысленные царапины — в этом отсутствующем движении чувствовалась сжатая до предела пружина.

Тишину нарушил Шереметев. Вчера он тоже получил донесение с юга, более полное. Поэтому и тяжко было старику. Тяжело опершись на стол, он поднялся.

— Государь, господа… Положение на юге — гибельное. Армия, что стоит под Таганрогом, полностью увязла. Осенние дожди превратили степь в непролазное болото, дороги развезло так, что по ним ни пройти, ни проехать. Телеги с артиллерией и припасами тонут в черноземе по самые оси. Мои полки обездвижены. В шестидесяти верстах от Азова, Государь, мы застряли. Наступление невозможно. Если ничего не предпринять в ближайшие дни — Азов падет.

Он сел. Сказано было все. Генералы и адмиралы молча потупили взоры. Демидов неодобрительно покачал головой — не его поставка, хотя он как промышленник понимал суть проблемы. Предложить было нечего. Ждать заморозков означало смириться с потерей ключевой крепости на юге.

Тут пружина разжалась. С силой вонзив нож в столешницу, Петр скомкал в кулаке одно из донесений и швырнул его на стол. Удар был такой силы, что подпрыгнули чернильницы.

— Ждать?! — от низкого, скрежещущего тембра его голоса, казалось, задрожали стекла в окнах. — Пока мы тут сидим, турки возьмут Азов! Мои полки увязли в русской грязи! Я собрал вас не для того, чтобы вы мне жалобы свои сказывали! Мне нужны решения! Немедленно!

Обведя всех тяжелым, испепеляющим взглядом, он замолчал. Никто не смел поднять глаз. А ведь вчера Петр выделил меня, чтобы я был здесь. Но что я могу сделать? Я же не полководец!

Я задумчиво уставился на большую карту, где за кляксами донесений мой привыкший к анализу мозг уже видел конкретные цифры: средняя нагрузка на ось, тип древесины, предел прочности… Шереметев говорил о стихии, а передо мной был каскадный отказ системы из-за одного слабого элемента.

Стоит ли лезть на рожон? Генералы молчат, адмиралы потупили взоры. Сейчас любое слово прозвучит как вызов. Но если промолчать, они утопят всю кампанию в этом болоте.

Поднявшись со своего места, я заставил все взгляды, включая горящий взгляд Императора, обратиться ко мне.

— Государь, проблема не в грязи. Проблема в том, что едет по ней, — произнес я дернув подбородком, заметив недовольные взгляды.

Я указал на тонкие нити дорог, превратившихся в непреодолимую преграду.

— Мы не можем изменить погоду, зато можем изменить транспорт. Ключ к победе — в создании повозок, способных выдержать эту дорогу. Я предлагаю немедленно начать на верфях Адмиралтейства производство усиленных телег. С коваными железными осями, которые не сломаются под весом пушек, и с широкими, окованными железом ободами на колесах, чтобы увеличить площадь опоры и не дать им тонуть.

Выдержав паузу, я повернулся к Петру и добавил ход, который должен был сработать.

— Ваше величество давно говорили о нужде в быстрой артиллерии, способной поспевать за пехотой. Я позволил себе лишь развить вашу мысль и нашел способ сделать ее реальностью даже в этих условиях.

Внутри все сжималось от досады. Это был инженерный костыль, заплатка, пожарное решение. А хотелось чего-то большего. Тем не менее сейчас важна была не красота идеи, а скорость ее воплощения.

Лицо Петра преобразилось. Ярость и бессилие на нем сменились азартным блеском в глазах — он увидел простой, понятный, осуществимый выход.

— Никита! — он повернулся к Демидову. — Твое слово! Сдюжишь ли ты дать столько железа в такие сроки?

— Надо бно знать сколько нужно… — Демидов покосился на полководцев, потом глянул на меня и хмыкнул. — Железо будет, Государь. Были бы руки да уголь. А за цену не беспокойся, для дела ратного — не поскупимся.

— Быть по сему! — прогремел Петр. — Я сам поведу эту армию! Сам! Покажу этим басурманам, как русские по грязи воюют!

Из угла раздался елейный голос Меншикова, который до этого молчал, выжидая.