Инженер Петра Великого 6

Я взял чистый лист бумаги и грифель. На глазах у Нартова на бумаге начал рождаться эскиз утилитарного, грубого, почти первобытного монстра: массивная железная рама на четырех огромных, широченных колесах с мощными шипами-грунтозацепами, а в центре — площадка под паровую машину. Цель этой конструкции была в тяге.

— Мы назовем его «Бурлак», — хмыкнув сказал я, не отрываясь от чертежа. — Машина, предназначенная тащить, не ехать. Она сама потащит за собой и пушку, и зарядный ящик.

Нартов сначала загорелся.

— Мысль благая, Петр Алексеич! Мы можем… — он схватил свой грифель, начал прикидывать на бумаге. Но по мере расчетов его лицо мрачнело. Энтузиазм угасал.

— Постойте-ка… — пробормотал он. — Вес котла нашей компаунд-машины… плюс рама… плюс вода и уголь… Да она сама себя не сдвинет! Мы упираемся в предел. Чтобы сдвинуть такую массу, нам нужна машина вдвое мощнее. А это — котел вдвое больше. Замкнутый круг.

Он отложил грифель.

— Петр Алексеич, это не сработает. Наша лучшая компаунд-машина — как якорь. Она весит слишком много и не потащит за собой даже пустой зарядный ящик, не говоря уже о шестидюймовой пушке по грязи. Котел слишком тяжелый, а отдача мощности — слишком мала. Он сам себя не сможет сдвинуть.

Я не стал с ним спорить — он был абсолютно прав. За что я его ценю, так это за то, что он сходу и идеально формулирует технические задачи.

— Ты прав, — согласился я. — Значит, на данном этапе наша главная цель — не постройка «Бурлака». Наша главная, самая секретная задача — создать для него сердце. Нам нужен движитель принципиально нового типа: легкий, компактный и вдвое мощнее всего, что мы делали. «Степные тараны» решат проблему этой осени. А мы должны решить проблему всех будущих осеней. Итак, как получить больше мощности, не увеличивая вес котла?

Посреди гудящих цехов, в наступившей тишине, мы набрасывали на бумаге контуры будущего — долгосрочную, фундаментальную программу исследований. К утру на столе лежали три листа, на каждом из которых была сформулирована ключевая задача, определившая нашу работу на ближайшие месяцы.

Первое — высокотемпературный котел. Нам нужно было научиться работать с более высоким давлением пара, что давало бы больше мощности на единицу веса. Это немедленно упиралось в качество нашей лучшей сварной стали и в технологию клепки, способную выдержать такое давление.

Второе — многоцилиндровая машина. Нужно было уходить от двухцилиндровой компаунд-схемы к более сложной, но и более сбалансированной четырехцилиндровой машине, которая давала бы ровную, мощную тягу без рывков.

И третье, самое сложное — система передачи. Необходимо было спроектировать прочный редуктор, чтобы понизить обороты двигателя, и примитивный дифференциал, чтобы эффективно передавать чудовищный крутящий момент на ведущие колеса, не ломая оси при поворотах.

Если смотреть совсем оптимистично, то после зимы, к весенней распутице, вполне реально сделать. Мелькнула мысль сделать раньше и на санях-вездеходах ворваться в Азов. Фантастика, конечно, но кто знает?

Глава 3

Вымотавший до последней жилки день клонился к концу. В голове вместо мыслей — обрывки фраз, цифры, эскизы осей и ободов для «Степного тарана». Однако одно дело требовало моего личного, неотложного участия. Оно не имело отношения к грязи на дорогах, но от него зависело достаточно многое.

Подозвав одного из преображенцев, толкового парня по фамилии Зубов, несшего караул у моих покоев в Адмиралтействе, я отдал приказ.

— Зубов, садись на коня. Поезжай в дом купца Бориса Морозова. Передай хозяину, что бригадир Смирнов будет к нему с визитом к вечернему ужину. Понял?

— Так точно, ваше благородие! — гаркнул он, вытягиваясь в струну.

— Поезжай. И без лишнего шума.

Козырнув, он скрылся в коридоре. Жест сделан. В этой новой реальности, пропитанной неписаными правилами, подобный ход был необходим. Я извещал о своем прибытии, подчеркивая свой статус и давал Морозовым время подготовиться. Сомнений не было: это будет не светский визит, а скорее переговоры.

Вечером, когда сырой петербургский сумрак начал поглощать город, моя карета, подпрыгивая на неровной брусчатке, катила в сторону морозовского дома. Глядя в окно на мелькающие огни факелов и темные силуэты строящихся зданий, я размышлял. Город рос, жадно вгрызаясь в болотистую почву, и рост требовал воли государя, денег, железа, сукна — тысяч вещей, которые сейчас текли в казну и армию через одни руки. Руки светлейшего князя Меншикова. И вот сегодня я ехал к тем, кто, по всей видимости, хотел этот поток перенаправить.

Особняк Морозовых разительно отличался от пышных, кричащих о своем богатстве дворцов новой знати. Никаких позолоченных купидонов, никаких излишеств. Крепкий, двухэтажный дом из темного кирпича (а кирпич для строящегося Питера — чуть ли не по цене золота), с высокими окнами и массивной дубовой дверью. Он не пытался произвести впечатление — он просто был. Эдакое родовое гнездо, вросшее в эту землю корнями. Старая, настоящая сила.

Когда карета остановилась, я ожидал встречу с дворецким или приказчиком. Однако дверь распахнулась, и на крыльцо вышел сам хозяин. Борис Морозов — седовласый, но все еще могучий старик с хозяйскими, широкими ладонями и пронзительным, цепким взглядом. Одет он был в добротное сукно без всяких кружев. Рядом с ним стояла его дочь Анна. Увидев ее на балу да и в Адмиралтействе, я отметил лишь стать и врожденное достоинство, но сейчас, на крыльце, ее присутствие рядом с отцом было знаковым. Свидетельство того, что она — полноправный партнер в делах клана. Удивительно, если честно.

— Добро пожаловать в наш дом, Петр Алексеевич, — прохрипел Морозов. — Рады гостю. Просим к столу.

Никаких поясных поклонов, никакого лебезения. Прием равного, и я это оценил.

Ужин проходил в небольшой столовой, где на стенах вместо портретов предков висели голландские пейзажи в тяжелых рамах. На столе — тончайший саксонский фарфор, тяжелое серебро, но никакой показной роскоши. Подавали дичь, соленья, печеную рыбу — все просто, безукоризненно вкусно. Разговор начался с общих тем: суровая зима, виды на урожай, последние новости из Европы. Однако я слушал вполуха, анализируя не слова, а то, что стояло за ними. Морозовы оказались искусными игроками.

— Война, конечно, дело для государства святое, — говорил Борис, наливая мне в кубок темного французского вина. — Одно лишь печалит: торговые пути в Европу почти встали. Купцы наши несут убытки великие. А ведь каждый торговый рубль — это копейка в государеву казну.

Первый заход. Общая картина, патриотическая озабоченность. Все чинно.

— Да и внутри страны дела не гладки, — подхватила Анна, ее мелодичный голос заставил меня сосредоточиться. — Доходят до нас слухи из полков, что сукно на мундиры поставляют, извините за слово, гнилое. Солдаты мерзнут, болеют. А ведь цена за него плачена, да немалая.