Инженер Петра Великого 6

Так-так. Значит, этот поцелуй, не спонтанный женский порыв. Вернее, не только он. Тонкий, расчетливый и очень смелый ход. Они начали меня «охомутывать», привязывать к своему клану самыми крепкими узами, какие только существуют. Брак с единственной наследницей могущественного клана сделал бы наш союз нерушимым, превратив меня из временного союзника в часть семьи.

Эта мысль меня забавляла. Насколько же многослойной и сложной становилась моя жизнь. Война с внешним врагом, технологическая гонка, а теперь еще и эти… матримониальные игры.

Откинувшись на бархат сиденья, я закрыл глаза, прокручивая в голове события вечера. Расчетливая, умная, дерзкая. Анна Морозова — самостоятельный игрок, возможно, даже более опасный, чем ее отец. Но была ли она на сто процентов расчетливой? Перед глазами снова встало ее лицо в свете фонаря. И этот румянец, слишком густой и искренний для продуманного спектакля. И то, как она почти сбежала, не дождавшись моей реакции. В этом было что-то настоящее, что-то, что не укладывалось в простую схему политической интриги.

Я усмехнулся своим мыслям.

Глава 4

Воспитание наследника престола — дело по определению неблагодарное. Не корабль строишь, где виден каждый шпангоут, и не пушку льешь, где можно проверить калибр. Здесь — попытка выковать характер, работая вслепую с капризным и непредсказуемым материалом. Однако когда от этого «материала» зависит исход азовской кампании, приходится идти на крайние меры. Мой план был прост. Алексей был глух к лекциям и наставлениям. Его нужно было ломать. При этом, ломать его спесь, его барское презрение к труду, его инфантильное представление о власти. А для этого требовалось горнило.

Таким горнилом стал для него один из столярных цехов с приписанной к нему малой кузней. Официально все это называлось «опытным участком». На деле же — тщательно изолированная «песочница», где царевичу предстояло на собственном горьком опыте понять разницу между властью приказа и властью дела. Основное производство «Степных таранов» я замкнул на Нартова и себя, форсируя работу и создавая резерв. Рисковать армией я не мог. Зато мог рискнуть десятком телег. Это была инвестиция в будущее. Калиброванный, просчитанный провал, где потенциальная прибыль — вменяемый император — многократно превосходила издержки.

Получив в полное распоряжение свой «феод», Алексей поначалу расцвел. Наконец-то настоящее командование — и это при том, что в начале вроде он, боясь опростоволоситься перед отцом, даже вникал в мои совет, но его надолго не хватило, «Остапа понесло»! Он принялся командовать. Первым делом, собрав мастеров, он объявил новые порядки.

— Отныне, — юношеский голос звенел от осознания собственной значимости, — дабы блюсти чистоту и порядок, каждый мастеровой перед началом смены обязуется мыть руки с песком!

Старый кузнец, которого я сам недавно отчитывал за брак, крякнул и вытер о засаленный фартук руки.

— Ваше высочество, — пробасил он, глядя куда-то в ноги царевичу, — так ведь нам с огнем да железом работать. Руки-то через пять минут один черт в саже будут.

— Твое дело малое — исполнять, а не рассуждать, старик! — отрезал Алексей, краснея оттого, что ему посмели возразить. — Сказано — быстрее и чище, значит, так тому и быть!

Развернувшись, он пошел вдоль цеха, заложив руки за спину. Делал замечания по поводу неровно сложенных дров, требовал, чтобы стружку, летящую из-под рубанка, немедленно подметали. Он не вникал в суть дела — насаждал внешний, бессмысленный порядок, принимая его за эффективное управление (которое подсмотрел кое-где).

Мастера переглянулись. И работа пошла. Только по-другому. За спиной у царевича начался тихий саботаж, облаченный в форму безупречного повиновения.

— Слыхал, Митрич? — шептал один столяр другому, не прекращая работы. — Царевич велел быстрее стругать.

— Велено — сделаем, — буркал в ответ тот. — Ему виднее. А что доска от спешки треснет, так то не наша печаль.

В кузне творилось то же самое. Велено не отвлекаться? Хорошо. Кузнец, видя, что его сосед вот-вот перекалит дорогущую заготовку для оси, лишь сильнее бил молотом по своей наковальне, заглушая все вокруг. Я все это видел. Каждый вечер, не говоря ни слова царевичу, я молча стоял у штабеля брака. Мои приемщики, обученные в Игнатовском, методично пополняли эту гору. Кривые, пошедшие винтом оси. Растрескавшиеся от неправильной закалки колесные ступицы. Обода, лопнувшие на сварке. Гора росла, превращаясь в зримый, материальный памятник управленческому гению наследника. Даже думать не хочу о стоимости моего «воспитания».

Алексей метался, кричал, грозил мастерам, однако ничего не менялось. До него никак не доходило, что причина не в лени или злом умысле рабочих. Он сам, своими руками, убил в этих людях главное — гордость за свое дело.

Я ждал, когда количество брака перейдет в качество — в фиаско. Этот момент настал на исходе пятого дня. Гора железа и дерева выросла почти до человеческого роста, а из цеха не вышло ни одной годной телеги. И именно в этот день во двор Адмиралтейства въехала карета Государя.

Петр появился внезапно. В цеху, где правил Алексей, воцарилась тишина. Стук молотов оборвался на полутакте. Скрип пил замер. Все застыли, когда исполинская фигура пока не коронованного Императора, в простом флотском мундире, перешагнула порог.

Его внимательный взгляд скользнул по понурым фигурам мастеров, по остывающим горнам и впился в гору брака. Медленно, тяжело ступая по усыпанному стружкой полу, он подошел к ней. Алексей стоял ни жив ни мертв, лицо его было белее мела.

Петр не произнес ни слова — ни крика, ни привычной ругани. Молча протянув руку, он взял с вершины горы одну из кривых, уродливых осей. Взвесил ее на могучей ладони, повертел, осматривая заусенцы и трещины от перекала, после чего поднял глаза на Алексея. Стоя в тени у дальней стены, я поймал этот взгляд, в котором не было и намека на ярость. В нем было бездонное разочарование. Презрение создателя к своему неудачному творению.

Он смотрел на сына долго, секунд десять, которые для царевича, должно быть, превратились в пытку. Затем, все так же молча, он с силой швырнул бракованную ось на каменный пол. Металл жалобно и тонко звякнул. И, не обернувшись, не сказав никому ни единого слова, Петр развернулся и вышел.

Дверь за ним захлопнулась. Мастера не смели поднять голов. А Алексей так и стоял, глядя на брошенную отцом ось. Его плечи обмякли, руки безвольно повисли. Мальчишка. Его маленький мир, где он был грозным начальником, сломался, погребая его под обломками собственного тщеславия.

Ночью я нашел его в цеху. Он сидел на перевернутой кадке у молчащей наковальни, один в огромном, темном помещении, и смотрел в никуда. Подойдя, я молча сел рядом. Он даже не повернул головы.

— Все… — глухо произнес он. — Теперь все. Он меня… проклял.

— Нет, — спокойно ответил я. — Он разочаровался. Это хуже.

Алексей вздрогнул и поднял на меня полный ненависти взгляд.

— Это вы все подстроили! Вы! Чтобы унизить меня перед ним!

Я не стал спорить.

— Я не могу тебя научить. Я инженер, а не царь. Я мыслю цифрами и механизмами. Но есть люди, которые знают то, чего не знаю я.