Иоанн Грозный

Шут в высокой шапке из дубовой коры садился на колоду, телегу, а то - бочку с порохом, подбоченивался и кривлялся воеводой. Заставлял скоморошью ватагу в ногах валяться, подносить «поминки». Дело кончалось бунтом. «Воеводу» тузили сперва товарищи, взгромоздясь ему на плечи и заставляя катать, потом – всяк, кому не лень. Приговаривали: «Ой, боярин! Ой, воевода! Любо тебе было поминки брать да людей без вины обижать! Ну-ка, брат, вези нас на расправу с самим собой».

Выезжали верхами до нескольких сот князей, воевод, бояр и боярских отроков по три в ряд. Все в дорогих шубах, кичках на меху. Многие блистали иностранным доспехом. При седельных луках держали щиты и мечи в ножнах, украшенных серебром, золотом, изумрудами, алмазами, сапфирами. За боярами следовали обтянутые желтой и бурой кожей возки с царем и ближней родней со стороны покойной матери.

Государь выходил из возка в серой собольей шубе на опашку, в порфире с нарамником, в жемчужном ожерелье, с золотою грудной цепью. Народ земно кланялся государю. Царь кланялся народу в пояс. Чертил жезлом в воздухе круг, командовал к ключевому веселью.

С широкого помоста огнестрельный снаряд вылетал по ледяным фигурам, представлявшим басурман и латинских рыцарей, иных врагов рода православного. Меткая стрельба отмечалась общим возбуждением, кликами. Выдавались награды, в том числе – хмельное питие из огромных братин. Победители под шум пили, бросали чарки оземь.

Войско разделяли на две части. Устраивали шутейные сражения. Брали деревянные, ледяные или насыпанные землею крепости. Сражались в поле. Жажда похвал присутствующего царя воодушевляла без меры. Нередко зажигались до подлинного боя и калеча соперников. Увлекшихся разнимали, разливали со смехом студеною водою.

Более других отличившихся государь опять не оставлял без отметы, даря серебряною и золотою монетою. Простонародью доставались копейки и полкопейки, без конца кидаемые в толпу горстями. По обычаю дрались, поднимая обильно сыпанные кренделя и сушки. Праздник царского помазанья и подобные ему московский люд любил до чрезвычайности.

Следующим важным делом, которое задумал государь совершить после помазанья, была женитьба. Он предпочел выбрать достойнейшую среди своих подданных, не торговать сердцем ради выгоды торгового, воинского союза с заграницей. Не желал, по примеру древнего князя Ярослава искать руки шведской принцессы или, уподобившись Мономаху - принцессы английской, как сын Мономаха Мстислав Великий – на принцессы норвежской. Византия склонилась под оттоманским игом, Орда разрознилась, русские удельные княжества пришли в упадок и присоединились к Москве, не было проку, уподобляясь деду искать тверских или греческих царевен, ханских дочерей .

Подобрав рясы, спешили дьяки, засучив рукава охабней, седлали коней боярские отроки, столичные и уездные жильцы искали и приводили царю прекрасных девиц со всей Московии. Царь избрал Анастасию Романову, выращенную матерью-вдовой. Покойный отец невесты Роман Юрьевич Захарьин дослужился до чина царского окольничего, свекор был боярином Иоанна III. Род их, средний по достоинству, шел из Пруссии от Андрея Кобылы, выехавшего оттуда на Русь в ХIV веке.

3 февраля 1547 года митрополит Макарий, совершая в храме Успенья Богоматери обряд венчания, поучал новобрачных: «Днесь таинством церкви соединены вы навеки. Да вместе поклоняетесь Всевышнему и живете в добродетели. Добродетель же ваша есть правда и милость. Государь, люби и чти супругу. А ты, христолюбивая царица, во всем повинуйся ему. Как святой крест глава церкви, так и муж глава жены. Исполняя усердно заповеди Божественные, узрите благой Иерусалим и мир в Израиле».

Юные супруги явились народу. Снова гремели благословения на стогнах столицы, как и две недели назад. Царь осыпал милостями богатых, царица щедро дарила нищих. Окончив празднества, Иоанн с супругой отправились пешком, зимой не смущенные, в Троицкую лавру молить Бога над гробом Святого Сергия о скором счастливом потомстве.

Ныне, бродя по пустым гулким ночным палатам Опричного дворца, государь вспоминал, как держал под руку чудесную первую жену свою, какой круг делал возле аналоя. Плечо к плечу, колено к колену паломниками рыдали они у раки Преподобного Сергия. Чувство более сильное, чем истертая похвальбами любовь обволакивало. По зодиакальному знаку августовский лев он любил себя. Не каждый ли человек любит? Это самообожание он расширил на Анастасию. Она была его часть. Что же он был для нее, его не касалось. Его плоть распространилась на нее, душа включилась в его душу настороженную и безмерною. Царапина Анастасьиного мизинца делалась его болью неистовой. И менее всего он думал тогда, почему натянуто растягивал губы в улыбке на царской свадьбе дружка жениха Михайло Морозов, перешептывались одолевшие Шуйских Бельские, переглядывались Глинские. Предугадывали все возвышение Романовых. С кем царь спит, той родня правит.

Во влюбленном приподнятом настроении царь вскоре женил неразумного шестнадцатилетнего родного брата Юрия на дочери князя Дмитрия Палецкого благочестивой Иулании. Честолюбивым Нагим удалось-таки подложить царскому двоюродному брату Владимиру Андреевичу свою девицу Евдокию.

Предчувствуя от трона отдвижку, Глинские потеряли меру. Торопились обрасти напоследок пожитками. Набить сундуки мягкой вытребованной рухлядью, налить амбары лихоимным зерном. Со скудным расчетом отнимали у дворян земли. Не боясь хозяев, переманивали к себе чужих крестьян. Именем покойной царской матери уже и слуги не боялись ни тиунов, ни суда. Не отойдя от Шуйских, Псков более других страдал от наместника Глинских.

С челобитной на Глинских псковитяне набрались храбрости прийти к Иоанну. Ему опять было не до тех. Увлеченный теперь не охотою, но новым светлым чувством своим, избавившим от юношеских похотей, он радовался очищению души, избегая государственных смятений. Отчего не жалуются псковичи в приказ или Думу Боярскую? На что тогда Дума? Те же не жаловались в Думу, потому что еще сильны были там Глинские.

Иоанн с юной женой отдыхал в селе Островке, когда показались перед ним жалобщики в числе семидесяти. Прервали пир медового месяца, заныли с просьбами и уликами. Царь вскочил из-за стола. Вылил из чаши на впереди стоящего псковича горящий пунш. Кричал, топал, палил волосы и бороды просителям. Громко внушал им: идите к воеводе, идите в Большого Дворцовый приказ, в Думу! Велел раздеть всех, для смеха положить голыми на землю и пороть батогами, пока знать время и место для челобитных научатся.

Юная Анастасия молила супруга о прощении страдальцам. Упала на колени, обхватила Иоанновы стопы. Не жалко ей было псковичей. Но не хотела она видеть своего супруга таким измененным, с перекошенным лицом, плюющегося, срывающего голос, ненавистного. Трепетала, что самолюбивая любовь его, распространившаяся на нее, может быть заменена ненавистью и к ней, как зараза.

Царь смягчился. Неловко ему сделалось от прилюдных мольб жены. Будто шевельнулось раскаяние, как перед духовником на сугубой исповеди. Не видела б она! И все же псковичи виноваты. Пришли на пиру, при царице-свидетельнице. Посмели заговорить, не смутившись. Так бы наказал он за неуместность, она и не узнала. Возник предлог, сообщили царю о падении большого колокола в Москве. Оставив царицу, Иоанн поскакал в столицу. Тем псковитяне и спаслись. Анастасия не ведала, благодарить ли Бога или брата покойной свекрови Юрия Глинского. Тот, устыженный происходящим, вдруг и подсказал про колокол. Псковичи встали, оделись, поклонились заступнице Анастасии и Юрию Васильевичу Глинскому, на кого впрочем и жаловались, и пошли восвояси. Отказались от пользований ран предложенными лекарями.

Упавший колокол был знак: скоро страшный пожар уничтожил полстолицы. Сгорели лавки в Китай-городе с богатыми товарами, казенные гостиные дворы, Богоявленская обитель, множество домов от Ильинских ворот до Кремля, Москвы-реки. Обратились в пепел многие улицы за Яузою, где жили гончары и кожевники. Летняя буря перекинула искру на церковь Воздвиженья. Оттуда огонь разлился на Арбат, Неглинку, Кремль и в Большой посад. Деревянные здания истлевали, каменные осыпались. Из рева бури и треска огня вырывались вопли людей и уханье пороховых запасов. Спасаясь огня, люди по шею стояли в Москве-реке, прудах и болотах.

В Кремле сгорели царский дворец, казна, сокровищница, арсенал, ризница с ценными иконами, древними грамоты и книгами. Высохли даже святые мощи. Митрополит Макарий молился в храме Успения, его вывели, хотели спустить с Кремлевской стены на веревках к Москве-реке. Веревки оборвались. Митрополит упал вместе с корзиной, сильно расшибся. Еле живой уехал в Новоспасский монастырь.

К вечеру буря затихла, но развалины еще курились несколько дней. Заживо сгорело до двух тысяч человек со стариками и младенцами. Царь кружил около дымящегося города. Зная свой характер, уклонялся вида развалин, трупов, встреч, вызывавших раздражение.