Иоанн Грозный

Царь справился со смехом и шутки ради принял величественный вид, будто по-прежнему настаивая на поклоне. Усердные опричники окружили слона толпой и били его рукоятками алебард. Слон густо затрубил, вставал на задние ноги. Опричники отступили, кто-то кинулся бежать. Слон схватил крайнего, закрутил в хоботе, поднял и шмякнул о землю. Из треснувшего мозга пролился мозг.

Малюта–Скуратов, не успев отереть глаз от слез, рубанул слона саблей. Другие храбрецы числом до полусотни налетели на животину и рубили, кромсали. Разъяренный слон понесся по двору, давя людей, вздымая их бивнем. Он чуть не снес крыльца, на котором стоял царь, и Иоанн поспешил подняться на галерею. Отсюда сверху хорошо было видно, как, в конце концов, завалили диковинного зверя. Гвоздями прибили к голове слона тюбетейку за то, что не снял перед царем, да не был способен снять, не соскочила она, привязанная, и в метаниях.

Испытавший волненье царь передумал ехать в Кремль. Он велел вызвать красавиц. Их повели через двор мимо окровавленного издыхающего животного. Царские невесты подбирали подолы и озирались не без испуга.

Накануне в доме Ивана Андреевича состоялось собрание Шуйских. Сановник Федор Федорович Нагой ходатайствовал перед знатным родом о поддержке в царские невесты своей пятилетней дочери Марии. Нагой выдавал корня своего Евдокию за царского брата Владимира Андреевича. По казни ее с мужем мечтал прокрасться к царю в опочивальню с совсем крошечной дочерью. Федор Федорович Нагой на дух не выносил услужливого Годунова. Там где другие снисходительствовали или были равнодушны, Федор Федорович усматривал корыстный Борисов умысел. Не верил он в чистоту намерений бойкого татарчонка. Не от избытка любви к государю Годунов в подборе невест усердствует, знамо, собственную выгоду ищет. Только какую, ограничивал себя в мыслях Нагой. Неужели в окольничьи лезет? В силу незнатности, все познается в сравнении, Годунов на большее не мог претендовать. Нагой положил с дочерью обойти любые рогатки Годунова.

Уже знали, что Борис ввел в число отборных двадцати четырех красавиц свою сестру Ирину Годунову и родственницу Евдокию Богдановну Сабурову и усиленно подкладывает царю обоих. Будто бы, когда царю на окончательное решение невест представят, всем будет запрещено румяниться и белиться, а Сабуровой дозволят, чтобы она преимущество имела, заемную красоту выдала за природную. Ей же и нарядов принесут попригляднее. Не скрыто было, кто стоит и за Марфой Собакиной. Малюта ухватился за дальнюю родню. Благодарил Бога пославшего ее ко двору из небытия. Победит она, выше поднимется Малюта, с ним – все Бельские.

Всеми фибрами души бояре разумели жизненность вопроса, кого изберет царь в царицы. На себе испытали, как тихой сапой покойная Анастасия цареву шею поворачивала. Сколько он денег и земель по ее просьбам тогда монастырям роздал! Что и говорить, ночная кукушка дневную перекукует. Падение Сильвестра и Адашева не Анастасьино ли дело? Низверг их царь после ее кончины, всем же ведомо, как не любила она сих умников. Через послушную царицу сподручно продвигать по службе родных да близких, двигаться самим в наместничества, жить в покое и благоденствии..

Ухватив настроение, Федор Нагой твердо обещал: поддержите дочь в царицы, в долгу не останетесь. Исполнит, что попросят. И красива Маша, и умна, и покладиста, верным боярским флюгером станет. Бояре сомневались: меж ними и неразумной Машей всегда будет папаша. Что случится с обчеством? Проведут Нагую в царицы, отплатит ли сторицей? Не забудет? Увлекшись, бояре разгорались в самомнении. Казалось, вот как сейчас решат, так и будет. Ту царь и поведет под венец. Все от них сейчас зависит. Если бы!

Иван Андреевич налетел на сына: « Ты, такой – сякой, день и ночь с Годуновым ходишь! Я бы с ним, беспородным, на одну лавку не сел. Ты – Мономахова роду, а он кто?! Уговори Борьку на первое место выдвинуть Марию Нагую!»

Василий краснел, бледнел. В мыслях не укладывалось, как тут подойти к Годунову. Не раз обсуждали царский невест с кривою тайною шуткою. Напрямки сказать про Нагую, Борис посмеется, сразу разглядит, откуда ноги растут, открыто, кто сзади стоит. Уже уяснил Бориса, лобовые атаки на него бессмысленны. Всегда делает лишь то, что собственным изобретением полагает.

Иная загвоздка: больно мала возрастом Мария. Хоть отец и уверял, что не по годам развитая девочка давно месячинами начала простыни пачкать, от пяти лет не уйдешь. Ясно, как Божий день, свеж царский гнев на Нагих по казни спевшейся с царевым братом невестки. За детство опалы кладет, у тут год минул.

Сидели бояре, терли лбы, оглаживали бороды, поводили белыми атласными шапками, снизу доверху застегнутыми из дорогих каменьев пуговицами. Своих дочерей полны палаты, а одно: как бы ни хороша была невеста, не возьмет царь в жены ее с родовым именем Шуйская, Мстиславская, Голицына, Оболенская, Лобанова-Ростовская. Исполнился государь отвращения к древним семействам за униженья прошлого, не верит основательности настоящего, не скрыты от него последствия выбора: немедля двор наполнится осчастливленным выпуском, чья сучка в дамки прошла. Главнейшие сладчайшие должности займут. И царь не откажет. Издревле повелось: жениной родне за дочь ласковую - доверие.

Держал перед боярами за руку Федор Федорович дочку. Старалась не вертеться та, нежный ангел, в синем бархатном платье с белыми крылышками, с гранеными камнями в простоволосой голове – последний писк детской иноземной моды. От той иноземщины, предпочитаемой государем, еще более бояр выворачивало. Умрут, свое семя подобно не оденут.

В очередной раз царь проходил мимо выстроенных в два ряда девиц. Сорок восемь глаз осторожно следили за государем, вздымались две дюжины грудей, учащенно билось двадцать четыре сердца. Иоанн - долговязый великан ростом, был по возрасту отцом сему нерасцветшему выводку. Младшая из них – Мария Нагая годилась во внуки, старшая, ее имя не донесено историей, в дочери. Новый Судебник повысил срок разрешенного выданья замуж с двенадцати до пятнадцати лет, новое установленье часто нарушалось в угоду нетерпеливому обычаю. Девка старше осьмнадцати почиталась засидевшейся. Не избавившийся от нее родитель по бесчестью своему и дочери часто принужден был в двадцать пять стричь ее в монастырь…Вот она картина: две дюжины жертв царского сластолюбия, желанно выставленные самими родителями. Девичье мясо.

Существо царя восставало на предсказание Бомелия, что осталось жить пять лет. Но острым умом понимал, казни он голландца, подобно, как дед лекаря - Леона, не излечившего от ломоты в ногах в результате скончавшегося сына, прикажи зарезать перед народом под Москворецким мостом, как другого немца Антона, лекарствами уморившего князя татарского, сына Даниярова, не изменишь положения светил. Не заставишь Меркурия перейти в дом Венеры, не свернешь с орбиты Марса или что-то там еще, о чем мудрено твердят астрологи. Пять лет, это много или мало? Горячо не терпелось растянуть их, сделать длиннее, насыщеннее истекшего пятилетия. Выходит, юница обязана скрасить склон его лет. Дозволит ли церковь третий брак? Царь хрустнул зубами: куда ей деться! Ему нужен союз. Он спасается в нем от греха похоти. Обманываясь, обещал себе оставить, женившись, всех наложниц.

Бывший с царем Годунов зорко наблюдал за Иоанном. Перед кем остановится, на кого внимательнее глянет. Ему, а потом – и кому угодно, поручили подойти к выбору непредвзято, свезти со всей земли самых красивых, изящных да добрых нравом. С волоокими глазами, лебединой шеей, царственной поступью. Не взирать, требовал царь, на род и звание, равно везти холопку и дочь боярскую, раз заслуживает. Вот и постарались, подобрали ему. Четыре креатуры было от Годунова: его сестра тринадцатилетняя Ирина, его дальняя родственница Евдокия Сабурова, Ефросинья Ананьина и, наконец, Марфа Собакина. Поддерживая последнюю, Борис заручался дружбой Малюты. Сам Скуратов непосредственно выдвигал на ложе царю обоих отрочиц-дочерей: Марию и Екатерину. И девочку Марию Нагую поддержал Годунов, ставивший на несколько лошадок. Остальные семнадцать девушек тоже были повязаны с чьими-либо интересами. Нет числа желающим вертеть царскою шеею. Выбирай государь, не хочу!

Кроме царя, в палате были оба Басмановы, часть Грязновых, Василий Шуйский, Вяземский, Зенке и Бомелий с опытными московскими бабками – настояние местного обычая, отнюдь не презиравшего следы варварства ученого. Старухи-смотрительницы обязаны были по поведению и походке догадаться и донести о целомудрии избранниц, оберечь царя от позднего оскорбительного разочарования. Когда выбрана будет счастливица, пристрастно оглядят они ее и телесно. Оба государевых любимца, напарники-соперники Федор Басманов и Григорий Грязной жадно ели глазами округ царя будто облеплявшее того сладкое облако. Девицы играли на их поле, и они ревновали до скрежета зубовного.