Иоанн III Великий. Исторический роман. Книга 1, часть 1—2
Шрифт:
Холмский немедля приказал трубить боевой сбор, и войско, заслышав переливчатые, пронзительные звуки, на ходу начало облачаться в доспехи, готовить к бою оружие. Сам Данила Дмитриевич снял с обоза и надел шлем, панцирь, латы, прикрепил свою драгоценную, еще отцовскую саблю и вновь вскочил на коня. То же проделал и его старший товарищ Федор Давыдович, и все остальное воинство. Обоз – телеги с запасом продуктов, оружия, с шатрами и прочим скарбом замедлили ход, оставаясь в тылу. Отряды по отработанной уже схеме выстраивались боевым порядком: правое и левое крыло с конной ратью, пеший центр. Стрельцы с готовыми к бою, наложенными на рожанцы стрелами выдвинулись вперед, приблизились к самой воде.
Река по берегам метра на два-три, а в иных местах и более, от жары подсохла, затвердела и стала совсем неширокой. Были
– Предатели, вероотступники, нехристи!
С другой:
– Злодеи! Узурпаторы! Грабители треклятые!
И с обеих желали друг другу скорее отправиться в Тартар, к нечистой силе, обещали обрезать носы и уши и оставить на пропитание волкам и воронам. Новгородцы бранили Иоанна, обзывая его вором и Бог еще весть какими недостойными «титулами». Метали друг в друга стрелы, но те, долетев до противоположного берега, теряли силу и плавно брякались в подсохший песок под ноги вражьих коней.
Московское войско все больше распалялось желанием броситься на врагов-вероотступников, а князья в это время совещались с командирами дружин о том, что предпринять. Противник по виду превосходил численностью раз в десять. Правда, князья опытным взглядом оценили уже, чего стоят те бойцы, – даже издали было заметно, как плохо держались многие из них в седлах, как неуклюже волокли оружие, как висели на хилых телах, словно помеха, доспехи. Конечно, были там и воины, выделявшиеся статью и выправкой, но их было немного. Не в характере храброго и горячего в бою князя Данилы Холмского было бояться противника и выжидать, но тут смущала не только его подавляющая численность, но и препятствие – река. Если она глубока – половину его бойцов можно будет уничтожить стрелами при переправе и добивать мокреньких и усталых на противоположном берегу. Такую атаку можно позволить себе лишь, как минимум, при равной численности войск. Проводник, правда, божился, что тут неглубоко, и именно здесь он готовился провести полк на другой берег. Но разведать глубину не успели – никто не ожидал столь быстрой встречи с противником.
– Я сам тут переходил недавно, в самом глубоком месте было – во! – проводник показывал рукой чуть ниже пояса и даже умудрился пошутить: – ну, чуть подмочимся – велика беда, на такой жаре – одно удовольствие! И дно крепкое – коней запросто выдерживает. Все я проверил!
Можно было, конечно, постоять, выждать, может, новгородцы сами в воду полезут. Но те, судя по всему, и не собирались этого делать: дразнили и ругали противника лишь в полной уверенности, что он не решится напасть на них, чувствовали себя за водной преградой в полной безопасности.
Заметил Холмский и небольшое преимущество, которое даст ему немедленный бой: высокое, еще яркое солнце, понемногу скатывающееся к горизонту, светило противнику прямо в глаза, ослепляя его, – при атаке это преимущество немалое. И Холмский решился:
– Други мои! – прогремел его зычный голос, обращенный к дружине.
Народ на обоих берегах мгновенно затих. Князь поднял вверх руку с мечом – весь полк, расположившийся на пологом берегу реки, прекрасно видел его статную, словно слившуюся с конем фигуру в сияющих на солнце доспехах.
– Други мои, – еще раз громко повторил князь Даниил. – Пришло время послужить государю и Отечеству! Не убоимся ни тьмы мятежников, ни препятствий! За нас правда и Господь Вседержитель!
Он развернул своего коня и первый направился к воде. За ним с криками и возгласами «ура!» бросились его воины с поднятыми вверх рожанцами для стрел, рогатинами, копьями, мечами.
И вдруг свершилось чудо – это почувствовал и сам князь Холмский. Вода в реке только замочила копыта коня и при дальнейшем движении стала лишь чуть глубже. Дно словно поднялось на поверхность, обратив реку в большую лужу, и воины великокняжеские шли по воде, как сам Христос Спаситель. В оторопевших от неожиданности при виде небывалого чуда, замерших от ужаса и страха новгородцев полетели многочисленные стрелы. Передние кони, раненные их жалами, вздымались от боли вверх и сбрасывали неопытных седоков на землю. Малодушные вояки, не знавшие прежде сражений, в испуге ринулись назад, в тыл, подальше от берега, и начали давить густо стоящих за их спинами товарищей, еще толком
не понявших, что же произошло.Ужас объял новобранцев. Их более опытные воеводы пытались как-то поправить положение, кричали, требовали повернуть коней назад, к бою, но люди, только что столь храбро и решительно извергавшие проклятия в адрес противника, уже превратились в обычных плотников, сапожников, гончаров и пахарей, заглянувших в лицо смерти и вовсе не желавших отдаться ей. Они бежали прочь от нее, побросав оружие, затаптывая конями друг друга. Им везде мерещился безжалостно секущий саблей и колющий копьем противник. «Москва! Москва!» – раздавались душераздирающие вопли на огромной площади в двенадцать верст. Воины великокняжеские и действительно не терялись: секли, рубили почти не оказывающего сопротивление врага, преследуя его и разя без жалости, забирая в плен молящих о пощаде. Весь бой продолжался не более часа, после чего москвичи начали собирать к берегу пленных и тех раненых, которые могли сами двигаться.
Дмитрий Борецкий очнулся от того, что кто-то сапогом пнул его в бок.
– Этот тоже стонет, – услышал он голос, – знатный, видать, богатый! Может, очухается! Хорош пленник! Гляди, какие доспехи – с золотом и серебром, а меч-то, меч…
Дмитрий почувствовал, что у него вытаскивают из-под руки его драгоценный меч и инстинктивно схватил его. Открыл глаза и увидел над собой двух пеших и одного конного воина. Тут же вспомнил, что во время боя, когда он попытался оказывать сопротивление, кто-то сзади ударил его по голове то ли палицей, то ли топориком – прочный шлем спас от гибели, но он, видимо, потерял сознание и свалился с коня. Страшно болела голова, хотелось пить.
– Вставай-ка, изменник и сын изменника, – добродушно обозвал его один из воинов, довольный, видимо, благополучно завершившимся боем и потому не имевший особой охоты браниться. – Пошли к нашему воеводе, познакомишься! Ты, видно, их круга птица. Вот уж получишь теперь и славы, и почестей по самую макушку, – продолжал балагурить он, помогая новгородскому воеводе подняться, и, видя, что тот шатается, поддержал его левой рукой за плечо. В правой он держал тоже, видно, трофейный дорогой меч; свой болтался у него на боку в ножнах. Второй москвич, молча, шел рядом, поглядывая по сторонам и ища себе новую добычу. Увидев в стороне убитого, хорошо обряженного воина, он забрал у него нож и пояс – законную добычу. Шлемов и другого боевого наряда у победителей было явно достаточно, – они не трогали этот обычно тоже ценимый трофей.
Воины Холмского потихоньку стекались с пленными и с добычей к берегу, на котором немногим более часа назад начинался бой. Сюда уже переправили через реку и обозы – так же легко, как и само войско. Князь Данила с проводником еще раз прошли реку туда и обратно, и даже проводник, исходивший здесь не одни сапоги, удивлялся:
– Надо же, как обмелела?! Отродясь такого не было! Тут обычно летом по грудки бывает. В самую жару – по пояс остается. Но чтоб вот так совсем усохло!? Это уж, точно, Господь на новгородцев прогневался!
Лето действительно выдалось на редкость засушливое. Как ни молили новгородцы дождя-защитника, он так с самой весны ни разу и не закапал. В результате войска великокняжеские шли по обычным болотам, как посуху, переправлялись через реки, как по мосткам, не замечали мест, где в обычное лето разливались озера, засасывали болота. Вот, и Шелонь – одна из самых полноводных рек новгородских – подвела…
Громкий трубный глас возвестил над Шелонью и над усыпанным трупами полем победу, бойцы сошли с коней и, установив рядом со знаменами образа Спасителя и Пресвятой Его Матери, прямо под открытым небом совершили молебен. Подсчитали трофеи. Оказалось, взяли около тысячи семисот пленников, в том числе знатнейших детей боярских и посадников Дмитрия Борецкого, Василия Казимира, Кузьму Григорьева, Матвея и Василия Селезневых и других. Захватили обоз с добром и продуктами. К государю помчался гонец Иван Замятия с радостной вестью, что передовой отряд Холмского фактически решил судьбу всего похода, разбил главное войско новгородское на Шелони, и путь к Новгороду открыт. Пленные и обозы были отправлены к государю в Русу, а Холмский со своим отрядом, не встречая уже никакого сопротивления, двинулся к Нарове, опустошая по пути новгородские села.