Ипоса хочет замуж
Шрифт:
– А то знаю я нашу подругу, – отшучивался Миша, – Инка потом в Москве может такого понаписать…. Пусть уж, на всякий случай, все будет задокументировано и запротоколировано.
– Вот уж, враки, – дула губы единственная женщина экипажа, – Названия и события я никогда не путаю. А эмоциональную окраску всему увиденному каждый может дать свою. Наши книжки, между прочим, так и называются – «документально-художественные повести»….
– Так я и не против. Но хотелось бы, чтобы документального в них было чуточку больше.
Третий экипаж, «Якорь», завершал процессию. Капитаном его был Константин Буренков, со смехом именующий себя королем бабьего царства, но ни за какие коврижки не отказавшийся бы от трогательной заботы своих спутниц – любимой супруги Надежды, а так же отважного дуэта мамы и дочери – Людмилы Прокиной и Валерии Гриншпун.
Итак,
Труднее всего бывает точно представить, как будет в книге выглядеть рассказ о той или иной поездке. Вроде едешь, наблюдаешь за тем, что происходит вокруг, любуешься горами, реками, или саваннами, пробиваешься сквозь пыльный буран, вихрящийся плотной взвесью позади первой машины, и в голове сами собой формируются какие-то высокопарные и яркие образы будущего рассказа. На этом этапе они у нас, обычно, существуют только в виде эмоций, вроде «а-а-а-ах, как красиво!!!». О том, как передать свои впечатления на бумаге, не думает никто.
Потом наступает вечер, как сейчас, мы начинаем подсчитывать километры, оставленные позади и оставшиеся до ближайшей ночевки, эмоции уступают место здравому рассудку и восторженные слова куда-то исчезают. В дневник к Михаилу, и в диктофон Инны попадают какие-то безликие и холодные строчки вроде «переезд Виндук-Сессрием-Соссусвлей (340 км) дался на удивление тяжело», и на этом весь рассказ о прошедшем дне заканчивается. Превратить эти записи в книгу, тем более, в книгу, которая была бы интересна кому-то, кроме самих участников, порою очень не просто. Помнится, один из редакторов, торопящий нас со сдачей очередной рукописи, как-то сказал: «Подумаешь! Переведите ваши путевые заметки в электронный вариант, добавьте по десятку фотографий на главу, и всё – книга готова! Пишите что-то вроде мемуаров….». Но, цитируя В.А. Гиляровского, его «Друзья и встречи», повторим: «У бродяги нет мемуаров, – есть клочок жизни. Клочок там, клочок тут, – связи не ищи…».
На сегодня таким ярким «клочком» стал первый, общий для всех намибийский закат, случившийся примерно в ста пятидесяти километрах от Виндхука, и ночная эпопея по освобождению зебры, попавшей по нашей вине в западню.
Вечернее зарево, похоронившее солнце в плотных и пыльных тучах , освещало тревожным красным светом весь небосвод. Казалось, что какой-то гигантский огненный шар словно магнитом притянул к себе огромные слоистые облака, матовые в середине и перламутровые по краям. Переход их цвета от серого до чернильного и темно-оранжевого был настолько неуловимым и плавным, что тучи напоминали огромные черные жемчужины, найденные где-то на самом дне небесного океана. Почему-то вспомнилась картина «Последний день Помпеи», и на минутку показалось, что вот-вот произойдет взрыв спрятанного за контурами гор вулкана, и огромные потоки огненной лавы погребут все на своем пути. Но солнце опускалось все ниже и ниже, и на перевал лениво наползал непролазный мрак.
Мы остановились на небольшом плато буквально за несколько минут до наступления ночи и, всматриваясь в короткие африканские сумерки, дружно молчали.
– Ребята, смотрите, луна! – первой подала голос Валерия. – Огромная какая, и перевернутая, как большая миска!
– А звезды? Ты обратила внимание на звезды? Здесь не нужно поднимать голову вверх, чтобы рассмотреть их на небе. Они повсюду. Вон, видишь, две яркие красавицы точно над горизонтом. А еще слева и справа…. Фантастика!
Михаил достал ароматную яванскую сигаретку и присел на крупный валун.
– Я протестую! – шутливо возмутился Андрей Костянов. – Мы так ничего не снимем. Где время на подготовку к съемкам заката? Где второй дубль? Что это за порядки – три минуты и всё? Прощай красное солнышко, здравствуйте комары и цикады….
– Народ, хорош балаболить! – Влад взглянул на часы. – Мы только треть пути проехали. Всего сто пятьдесят километров.
– Как треть? Ты же говорил, что до ночевки нам всего триста?
– Это Африка, дружище! Здесь все расстояния очень относительны. От столицы до лагеря есть две дороги. Одна 340, другая 550 километров.
– А мы какую выбрали? – переспросила Лера.
– Третью, дружочек! – усмехнулся Миша и пошел к машине. – Андрей, смени меня за рулем, ладно? После двух бессонных ночей мне уже белые негры мерещатся….
– Негры – неполиткорректное
слово! – тут же вмешалась Инна. – Здесь, в Африке так нельзя говорить.– А как можно? В Америке афроамериканцы, а здесь афроафриканцы?
– Ну, не знаю….. – стушевалась поборница прав чернокожего населения, – А почему они тебе белыми-то мерещатся?
– Сейчас сядем в машину – расскажу, – засмеялся Михаил и быстрым шагом направился к джипу. – Дело было в Америке, лет десять назад. Мы с моим приятелем, Филом, отправились из Нью-Йорка в Лос-Анжелес на машине. Время поджимало, командировка заканчивалась, и мы гнали почти без отдыха, меняя друг друга за рулем. Фил жаловался, что в сумерках начинает хуже видеть, поэтому по ночам, как правило, за рулем сидел я. И вот в какой-то из дней, я задремал вечерком на пассажирском сидении, как раз в то время, когда солнце клонилось к закату… Не успел уснуть, как вдруг слышу: «Миша! Просыпайся! Меняй меня. У меня уже белые негры в перед машиной бегают!». В панике открываю глаза. Ничего не могу понять. Вокруг кромешная темень, только приборы тускло мерцают. Фил сидит, вцепившись за баранку, трясется, уткнулся, в буквальном смысле, носом в лобовое стекло и вовсю таращит глаза, сам не свой от ужаса. Ничего не видно, мрак кромешный…. И тут до меня доходит, что мы едем без фар. Бедняга Фил совсем о них забыл. Ему поначалу закатное солнце мешало, потом сумерки начали опускаться. Он все ближе и ближе придвигался к лобовому стеклу, считая, что виной плохой видимости является его куриная слепота, а потом, когда встречные машины его пару раз ослепили, да какой-то сумасшедший мулат в белой сорочке автобан перебежал чуть ли не перед носом – совсем перепугался. Вот с тех пор присказка у нас и существует…
– А-а-а-а-а!!! Андрей, тормози!
Джип взвизгнул тормозами, и юзом зазмеился по сыпучему гравию, чудом удерживаясь на краю обрыва.
– Черт! Инка, чего орешь как полоумная, что произошло?
– Вон там, впереди, видишь зебры? Их первый джип шуганул, они врассыпную бросились. А вы болтаете, смеётесь, на дорогу не смотрите. Сейчас сбили бы какую-нибудь лошадку.
– Андрюх, остановись. Похоже, все-таки, «Маяк» кого-то зацепил. Слышишь? Кричит где-то на склоне зебрёныш. Пойдем, посмотрим. Может быть, поможем чем…
Мы горохом посыпались из машины. Рядом, чуть не врезавшись в нас на повороте, остановился третий джип. Край серпантина довольно круто уходил вниз, но какие-то уступы в темноте все же просматривались. Примерно в восьми-десяти метрах от дороги, ниже по склону,
слышалось отчаянное шебуршание, перемежающееся резким и громким плачем. Подобных звуков ранее нам слышать не приходилось. «И-и-и! И-ги-и-!» – надрывалось несчастное существо. Лучи фонариков, которые тут же были извлечены из недр рюкзаков, высветили печальную картину. Крупная зебра, скатившись по склону, видимо, подвернула ногу и теперь билась, запутавшись в невысокой ограде из колючей проволоки, расположенной зачем-то внизу, вдоль всего обрыва. Рядом с пострадавшим животным скакал и визжал перепуганный насмерть жеребенок.
– Надо спускаться, – решили мужчины.
– С ума сошли! – охнули женщины. – Как вы ее выпутывать будете? Это же опасно!
– Прорвемся!
Петрович, Михаил и Костя, пробуя ботинками осыпающиеся камни и нащупывая относительно прочные участки на насыпи, начали спускаться.
– Миша, смотри, чтобы она тебя не ударила! – прокричал Андрей приятелю, заметив, что тот ближе всех подошел к зебре.
Маленький жеребенок, совсем обезумев, сначала смело рванул навстречу Михаилу, защищать маму, потом шарахнулся вниз, ударился о колючую проволоку, заплакал в голос и, быстро-быстро перебирая голенастыми ногами, стал карабкаться вверх, туда, где стояли наши машины, и где скрылось вверх по серпантину остальное стадо. Когда до зебры оставалось буквально пару шагов, а страх и боль животного стали совсем невыносимыми, случилось неожиданное. Проволока, в путах которой билась зебра, сильно натянулась, затем тихо цыкнула и лопнула, словно струна, разорвав Михаилу молниеносным ударом брезентовую штанину. Освобожденная полосатая лошадь встала, пошатываясь, на четыре ноги и, прихрамывая, стала спускаться вниз, в долину. Через минуту она подала короткий сигнал своему жеребенку и тот радостно прогалопировал к маме, чуть было снова не угодив в тенета колючей проволоки. Однако, благополучно использовав Мишины колени в качестве упругого и мягкого тормоза, зебреныш благодарно «и-и-гикнул» и скрылся в темноте ночи.