Ipso jure. /лат. «В силу закона.»

— Грюм — офигенен, — Невилл с довольным видом откинулся на своем сидении. — Все, Слав, принимай работу. Твой сайт-блог.

— Спасибо…

– …, а почему мы не гоним оружие прямиком через фонд? — спросила гриффиндорка. — Зачем такая куча подставных лиц, фирм и людей?

— Есть одна русская поговорка, Герм, — спокойно заметила Лавгуд, — не плюй в колодец, пригодится — воды напиться. Не забывай, что фонд возглавляю пока только я. Я не дам замарать то, что я давно хотела сделать для других.

— Да, ты генеральный директор фонда, — согласилась с ней Грэйнджер, — но…

— Я не дам прикрытие. Закончили разговор…

— Тихо! Итак, — Рогозин, пока эти двое препирались между собой, все это время смотрел новоиспеченный сайт, — я рад представить нашу страницу в интернете. Любуйтесь, так как и вы тоже будет с ним работать…

— Там занесены все контакты? — сразу же деловито проговорила Полумна, выхватывая ноутбук из рук парня первой.

— Да, — проговорил Невилл, — первым же делом я сделал это. Контакты твоего благотворительного фонда занесены полностью, как и полная информация о гендиректоре, то есть, о тебе…

— Красиво, — оценила оригинальность открытия страницы Гермиона, которая через плечо Полумны, смотрела на сайт, — Невилл, как я понимаю, тебя снимал, Слав?

— Угу. — Рогозин улыбнулся. — Неву было нужно, чтобы я очень медленно распахнул крылья. Затем из видео он сделал «мультяшный» вид, и добавил сюда…

— Все просто — за тот момент, пока ты ждешь открытия страницы, защита анализирует кто ты — в данном случае, чтобы ты не был ни хакером, ни вирусом, ни органом власти…

— Дай, догадаюсь, — проговорила Гермиона, — феникс-заставка служит отвлекающим маневром?

— Да. И просто — как все гениальное…

— Невилл, я обожаю твои мозги… Или я тебе это уже говорил, а? — спросил Рогозин, и все ребята просто покатились со смеху…

Для Галины Николаевны Рогозиной рабочий день плавно переходил в рабочую ночь. Мерзкое дело об серийном убийце девушек легкого поведения, почти не давало повода для тревоги. Но приходя домой, и рухая в постель, она забывалась тревожным сном, полным странных видений, и неясных образов. Она множество раз просыпалась за ночь, снова и снова проваливаясь в сон, и наутро чувствовала себя очень разбитой.

Вот и сегодняшняя ночь не стала исключением.

Она была посередине какого-то плотного серо-белого тумана, не дающего ей видеть вокруг ясно и четко очертания и сами предметы. От невидимого и не ощущаемого ветра, туман плыл быстро, переходя в завихрения и круги. Но все равно, был непроглядным и темным, мрачным.

Она почувствовала спиной чужой взгляд.

Обернулась.

На ее смотрела какая-то женщина. Смотрела грустно, но какой-то неизъяснимо жаркой и страстной, даже жадной любовью, словно бы пытаясь наглядеться на нее. Ее волосы были длинными, русыми и развевались на ветру. Некоторыми чертами своего лица, она отдаленно напоминала саму Рогозину — те же глаза, нос, губы… Что-то дико родное и знакомое резануло Галину по сердцу ножом. Давно-давно это было… Образ ее был забыт во многих, наложившихся поверх этого, воспоминаний…

— Мама? — прошептали вмиг ставшими сухими губы. — Мама! — дико крикнула женщина, бросаясь с головой в ее распахнутые объятия. Ощущение радости, небывало сильной защищенности и истинно детского восторга наполняло ее в этот миг. Любовь ребенка к собственной матери не возможно описать обычными и скучными словами… — Мама…

Рогозина заплакала от радости и облегчения сквозь сон: никогда она еще так сильно не чувствовала с собой рано умершую маму.

— Дочка, — гулко разнесся материнский голос по всему пространству, как будто бы издалека, — дочка… Слушай меня, и внимательно! У меня мало времени…

Она как будто бы с силой оттолкнула женщину от себя. Та, не в силах сдержать досаду и мольбу, протянула ей навстречу руки. Но больше мама ее не обняла. Руки Рогозина опустила.

— Скоро начнется война, дочка. Страшная война, кровавая… Земля наполнится кровью и стонами, а наш мир — новыми мертвыми… Запомни — ты теперь лишь только сможешь наблюдать события со стороны… Не сдавайся и верь в то, что сын вернется… Твоя любовь и молитвы сохранят ему жизнь…

— Но… Какая война? О чем ты говоришь… мама?!

— Твои молитвы будут с ним, дочка… Прощай…

— Мама? Мама!!!

Но силуэт женщины уже истаял в очередной волне тумана. Сколько женщина ни пыталась увидеть и разглядеть — ничего не получалось…

Последние слова все еще эхом отзывались в ушах Рогозиной, когда на смену этому сну пришел другой сон…

Она оказалась на большой солнечной поляне, посреди березового леса, прямо-таки родом из ее детства. Она сплошняком была покрыта ромашками, васильками, волнующимися длинными травами и полынью, чей горький аромат, разносился по всему пространству.

На ней оказалось простое белое платье. Она, чуть изумленно посмотрев вокруг, начала ступать по мягкой, нагретой солнцем траве, доходящей ей до щиколотки. Руки ощущали верхушки трав; ноги ступали по теплой от солнышка земли. Рогозина почти что с восхищением глядела вокруг, но видела одно и то же — травы, деревья, да поле кругом.

Но вот под ногами неожиданно возникла примятая, едва видная тропинка. Что-то словно бы подтолкнуло ее в спину, и направило ее по ней.

Так Рогозина вышла к самой опушке. Незнакомая ей рыжеволосая женщина, сидя на корточках, собирала ромашки, обрывая с них ненужные лепестки. На шум шагов она обернулась, и, широко улыбнувшись, поднялась с колен со словами:

— Я рада, что могу с вами сейчас увидеться…

Его голос, молодой и сильный, тоже доносился будто бы сквозь толщу воды или стен. Ее лицо было с тонкими чертами лица; ее зеленые глаза — с миндалевидными зрачками, они будто бы обозначали добрый характер владелицы. Ее рыжие, чуть вьющиеся волосы, обрамляли ее лицо, чуть путаясь на ветру. Кого-то она ей напоминала…

— Я рада, что моя брошь вам помогла, — улыбнулась она еще шире. И Рогозина будто бы спохватилась, припоминая сквозь пелену: значит, ее «навестила» во сне еще одна мертвая — Лили Поттер… — Я счастлива, что моему сыну с вами хорошо…

— Вы… — едва смогла произнести женщина, но Лили остановила ее, — я пришла, чтобы предупредить вас… Бойтесь собственного отчаяния… Близится битва… Будьте готовы к ней…

— Я…

— Слушайте… Мой сын никогда не будет один… Я никогда не брошу его, находясь даже здесь! — сейчас Лили приобретала едва ли не самый воинственный вид: глаза сверкали знакомым пламенем, который иногда полыхал на дне глаз Вячеслава, лицо искажалось. — Пусть он знает… Я люблю его… Бесконечно…

Все начло таять, а тропинка под ногами — проваливаться вниз, в сияющую черноту… Но женщина все равно слышала лишь одно слово…