Ipso jure. /лат. «В силу закона.»
Шрифт:
— Я твою машину сверху пас в облике феникса. Еще в тачке была видеокамера и велась запись. Когда я заметил, что вы остановились, моментально присел на крышу. Услышал его последнюю фразу, и…
– … извлек из машины, дал от души, и отправил Круглову на «дополнительное» воспитание.
— Мам, поехали обратно, прочь из этого мутного городишки… Мы с Полумной по Москве так соскучились… Так тут противно… — Рогозин-младший брезгливо поморщился.
— Валяться в чьем-то грязном белье вообще противно, — заметила Рогозина. Ее тянуло закурить, благо момент был подходящий. Но сигареты были в сейфе, в столице.
— Мам, — неожиданно проговорил Вячеслав, — я, вот тут гадаю, когда же до тебя… кое-что дойдет?
— Что именно? — Рогозина устало оперлась машину спиной.
— Отношение к тебе Николая Петровича, и только не говори мне, — Рогозин не давал ей сейчас вставить хоть слово, — что ты его не замечаешь…
— И когда же ты стал таким… прозорливым…
— Ты его взгляд, направленный тебе в спину, не видела. В нем читается буквально все-все, до самых мелочей. Так что?
Его глаза сузились.
Рогозина молчала, понимая, что сын был прав.
— Я не знаю, что произошло, и почему ты запретила себе чувствовать и любить, и еще быть любимой в ответ, но… Мне уже жалко не тебя, моего крестного… Его хотя бы пощади…
— Не могу… — выдохнула женщина, и в груди снова появилась какая-то странная свинцовая тяжесть. — Это… сложно…
— А разве жизнь бывает простой и легкой?
Женщина тяжело вздыхает. Снова он прав.
— Ты боишься? Боишься себе признаться?! Мам, ты сегодня ехала и соображала практически со взрывчаткой на шее! Господи, ну как же вы мне, дамы надоели! И у всех одни и те же проблемы… Луна тоже сначала была как… стена. Ни чувств, ни эмоций, ни доброго слова… На цветы и слова отвечала лишь быстрой улыбкой… — Вячеслав устало потер виски, осточертело ему до чертиков рыться в забытых, казалось, ощущениях. — Но даже у стены из камня когда-то должна была появиться пробоина, трещина… — он улыбнулся. — Ее страх отступил, и она поверила… Мне поверила, представляешь?! В ее глазах начала появляться искренность… Затем и сама знаешь — мы привыкли друг к другу… Потом бесчисленные беды и дела закалили нас, потом четвертый курс и Турнир… Даже ее встречу, я не посчитал предательством, хотя и она горько винила себя за это мимолетное влечение. Ревновал — да, орал — да, но не более того. Я-то ее любить оттого не перестал меньше. Скорее наоборот — моя ревность выплеснулась наружу, не в самом приятном ее проявлении… А ты? Что ты чувствуешь, видя как он шаг за шагом все-таки отдаляется от тебя? Ты же и сама его и отталкиваешь! А он любит тебя горячей, натянутой как струна любовью…
— Я не знаю, Слава, я правда не знаю…
— Я много раз видел вас на работе при деле. То, что считается для вас обоих нормальным, уже давно не столь нормально, как кажется… Все уже вокруг хихикают, когда же «стальная леди ФЭС» поднимет голову, как страус, из песка… И, знаешь, я с ними ох как согласен!
— Надо поменьше вольностей допускать, — пробормотала полковник. — Совсем распустились…
— Мам, ты меня не слушаешь! — в голосе Вячеслава прозвучала сталь. Давно Рогозина не слышал от него такого тона по отношению к себе. — Иногда нужно переступить через себя, чтобы начать жить заново… Так что?
— Я попробую… — тихо сказала она. — Попытаюсь… Но…
— Страх — дело естественное. Тем более, я тоже хочу, чтобы у тебя и у него тоже все было хорошо, — Рогозин сжал тонкие, но сильные пальцы матери. — Вы этого заслуживаете… Правда заслуживаете…
Рогозина неожиданно выпрямилась. Разговор «по душам» и резкий тон сына вывел ее совершено на другой путь. Возможно, у нее еще есть шанс не на одинокую жизнь, а на совсем другую, счастливую…
…в которой не будет больше холода и одиночества.
====== Прощай, Москва... ======
— Слав… Ты чем занят?
— Своим дипломом о медленно действующих ядах не оставляющих следа. Будете так мешать — возможно испробую один из них… — моментально нашелся у парня ответ на вопрос матери. — Мне вообще-то на пятом курсе все экзамены сдавать теперь на диплом. Тем более, я хочу легально варить зелья, и мне поэтому нужна квалификация…
— Извини, — проговорила женщина раскаявшись. — Будем
вести себя тише…К ним в гости пришел Николай Петрович. Рогозин-младший, после обеда, сразу же засел за уроки и диплом, о теме которого договорился со Слизнортом еще на четвертом курсе, сейчас заканчивал составлять одну из алхимических таблиц и вычислял сейчас результат. Полумна сейчас работала в морге и за себя, и «за того парня» — каждую ночь и день кто-то непременно попадал на ее стол, а ее сотрудник, с которым она обычно работала в паре, был на больничном — катаясь на велосипеде, умудрился сломать ногу и руку. Так что вскрытия, отчеты по вскрытию и опознания — все было на ней. Вячеслав же днем — спал, ночью (чего так сильно не нравилось Рогозиной) же отправлялся на службу и приходил под утро, когда она уже уходила на работу. В редкие часы отдыха — садился за летние домашние здания и написание диплома. Диплом по артефакторике у него с Невиллом уже был готов — они усовершенствовали свой дрон, да так, что теперь ему были не страшны ни любые погодные условия, ни высота, ни магия или ее производные. Еще запись на него теперь велась автоматически…
— Диплом пишет, — улыбнулась женщина мужчине, тщательно притворив за собой дверь. — Попросил не мешать…
В жизни обоих наступили значительные изменения. Рогозина, засунув все свои потаенные страхи глубоко внутрь, все же сделала шаг мужчине навстречу, позволив ему ухаживать за собой. Они оба старались не привлекать к себе внимание, и не давали повода их подозревать в «неустанных отношениях» на работе. Сейчас их роман развивался стремительно, и женщина впервые за многие годы стала чувствовать себя живой по-настоящему. Что-то в ней изменилось, и это отмечали в ней все — в глазах появился живой блеск, она стала чаше улыбаться и теперь была более терпеливой к некоторым «косякам» работников. Даже то и дело опаздывающий на работу (возвращаясь каждый раз из разных мест от очередной своей пассии) Майский, отметил, что выговоров за опоздания и за не сданные в срок отчеты, стало вдвое меньше.
Сама Галя отмечала, что эти ее отношения совершенно не походили на другие — в силу возраста и зрелости обоих, бурного секса уже, как в молодости, было не столь много, но эти нежные касания, взгляды и поцелуи казались даже более интимными и более… нужными в этот момент. Чаще сейчас они с Колей оба просто лежали друг с другом в одной постели, причем Рогозина лежала на мужчине чаще, прислонившись к его плечу, и слушая стук сердца майора. В кольце его рук ей было как никогда уютно и тепло.
— Господи, — вырвалось у нее, когда она удобно устроилась вместе с ним на диване, поджав ноги, — и почему я раньше была так слепа?! Мне так за себя стыдно теперь бывает, Коль… Я же тебя обижала, столько раз отталкивала от себя…
— Да ладно тебе, Галь… — Круглов аккуратно отодвинул ее волосы, перебросив ей их на грудь, и поцеловал оголенную шею. Прикосновения его горячих губ к ее шее вызвали у нее мурашки по коже. — Что ни делается — все к лучшему… Очевидно, Вячеслав бывает прав…
— А мне не хватало как раз такой эмоциональной встряски. Я, ведь, в себе завязла, как в болотной трясине, в пучине печали и сознательного одиночества… Господи, да мой сын умнее самой меня! Он бывает прав больше, чем даже я!
— Просто ты — очень хорошая мать. Ты воспитала хорошего человека и мужчину… пусть и на свой «рогозинский» лад. — Грубые мужские пальцы продолжали ласкать ее по спине, и каждое движение, производимое через тонкую шелковую ткань халата, ощущалось все глубже, и отзывалось электрическими разрядами, гуляющими по ее коже.
— Коля, — хрипло проговорила Рогозина, когда терпеть его ласку стало практически невозможно, — Вячеслав вообще-то за стенкой…
— Вячеслав уже взрослый, тем более, у него тоже есть девушка… И, знаешь, он в курсе, что бывает между мальчиком и девочкой… — он начал потихоньку спускать халат с плеч полковника. Та все еще отчаянно не давалась, пытаясь не сдаться на милость победителю:
— Коля…
— Тем… более… — рука майора вовсю хозяйничала у нее под халатом, так как завязки расплелась, — это… тоже… воспитание…