Исчезнувшие без следа

Перебрали всех, кто поступал в госпиталь в последние годы, и военврач отложил десяток не слишком пухлых папок.

– Здесь надо искать, – сказал он.

Но все это при ближайшем рассмотрении оказалось не то. Дружинин приуныл. Военврач предложил ему угоститься сигаретой.

– Я не курю, – сказал Дружинин.

– А я курю.

– Вредно, – усмехнулся Дружинин.

– Врачи все врут, – спокойно сказал военврач и с удовольствием затянулся. – Не может быть вредным то, что человеку нравится. Если я от этого получаю положительные эмоции – этим наверняка продлеваю себе жизнь.

У него, оказывается, была даже своеобразная теория. Дружинин с удовольствием с ней познакомился бы, если бы перед ним не высились груды папок. В этих завалах они с военврачом проплутали массу времени, но результатов не добились. Это очень угнетало Дружинина.

– Давайте теперь переберем тех, у кого были ранения в области груди, – предложил он.

– Нет смысла. Там бумаг еще больше, и мы ничего не найдем в этих завалах, – сказал военврач с тем циничным хладнокровием, которое присуще только врачам, проституткам и могильщикам.

Он сидел, откинувшись на спинку стула, и с видимым удовольствием пускал в потолок кольца сигаретного дыма. Ему некуда было спешить и нечего было желать. Единственное, от чего он сейчас, наверное, не отказался бы, – от чашечки кофе. Чтобы окончательно представить себя сидящим не в пыльном архиве, а в одном из парижских уличных кафе.

– Может быть, кофейку? – предложил военврач.

Дружинин даже вздрогнул от неожиданности и подозрительно посмотрел на сидящего рядом человека, но тот был безмятежен. Значит, Дружинин все верно угадал – и про его душевное состояние, и про кофе.

– Вам в Париж случайно не хочется? – сухо осведомился он.

– Хочется, – все так же спокойно ответил военврач. – Я был там, кстати…

Он мечтательно закатил глаза. Сейчас последует рассказ о прелестях Парижа. Дружинин скрипнул зубами. Наверное, получилось слишком громко, потому что военврач неожиданно встрепенулся и даже загасил в пепельнице сигарету.

– Будем искать по другой методе, – предложил он, с демонстративной готовностью придвигая к себе стопку папок. – Посмотрим, кого куда отправляли из нашего госпиталя.

Он принялся проворно перелистывать бумаги.

– Так… домой отправлен… этот умер… и этот умер… отправлен на реабилитацию по месту жительства… умер… этот тоже комиссован и отправлен домой…

Карты тех, кто умер, он откладывал налево, остальные – направо. Обе стопки – левая и правая – были почти одинаковы. Счет жизни и смерти.

– Умер… умер… комиссован и отправлен домой… отправлен на реабилитацию в пансионат… умер…

Дружинин даже не сразу среагировал.

– Пансионат?! – запоздало вздрогнул он. – Какой пансионат?

– Сейчас посмотрим. Здесь вот есть копия направления. Пансионат «Москва-4». Никогда о таком не слышал.

Зато Дружинин слышал. «Москва-4» – это их, «антитерроровский», пансионат! Звено – такое необходимое – звякнуло и легло точно в цепь ранее известных фактов, наконец-то соединяя их.

– Дайте-ка мне его бумаги, – попросил Дружинин, стараясь не выдать своего волнения.

Дегтярев Михаил. Ранен четвертого февраля девяносто пятого года. Место ранения – город Грозный. Чечня.

– Подходит, – сказал Дружинин. – Вот этот – подходит.

Чего-то подобного он и ожидал. И теперь радовался тому, что его ожидания подтвердились. Он шел по верному следу, и разгадка была уже где-то близко.

Глава 39

Следов человека, который в «Антитерроре» был известен под фамилией Крамаренко, так и не удалось отыскать, поэтому Дружинин вплотную занялся Дегтяревым – это был реальный след.

Удалов, при всех своих связях, не сумел раздобыть личного дела лейтенанта Михаила Дегтярева, но зато в хранящихся в госпитальном архиве бумагах было указано место рождения лейтенанта – город Слободской Кировской области. Адрес родителей отсутствовал, но это Дружинина не могло остановить. Прямо из удаловского кабинета он заказал Слободской и через час уже знал и адрес, и домашний телефон Дегтяревых. Оставался последний шаг – позвонить родителям. И нетерпение томило, и было немного жутко. Казалось, что, едва станция их соединит – прикоснешься к чему-то такому… К чему?

– Звони! – сказал Удалов.

– Я не знаю, что им говорить, – признался Дружинин.

– Скажешь – вместе учились в пехотном училище.

Со Слободским соединили быстро. Женский голос, немолодой. Наверное, мать.

– Я вам из Москвы звоню, – сказал Дружинин. – Мы вместе с вашим Мишей учились в военном училище. У нас тут встреча готовится… выпускников… – Всегда сбивался, когда врал. – И его хотим пригласить тоже.

– А Мишеньки нет, – сказала женщина и заплакала.

Она плакала долго, а Дружинин терпеливо ждал. Не смел ни о чем спрашивать.

– Похоронили мы Мишеньку… сыночка… не уберегся…

– К-как похоронили? – спросил с запинкой Дружинин.

Он-то надеялся, что этот след приведет их к разгадке, а получалось – вытянули пустую фишку. То, что еще час назад казалось верной перспективой, теперь не значило ничего, и им предстоит все начинать сначала.

Удалов смотрел в растерянное лицо Дружинина и ни о чем не спрашивал – только помрачнел еще больше.

– Что с ним случилось? – спросил Дружинин.

– Убили его… в Чечне…

Все слова – сквозь слезы.

– В Чечне его убили, – сказал Дружинин, прикрыв трубку рукой. – Я ничего не понимаю, честное слово.

– Спроси – когда? – подсказал Удалов.

У него в голове уже начала выстраиваться какая-то схема, но все еще было слишком туманно – не хватало деталей.

– В феврале девяносто пятого.

– Так ведь все сходится! – воскликнул Удалов. – Дегтярев был ранен в феврале!

– Но ведь не убит же, – мрачно сказал Дружинин.

Они переговаривались, а на том конце провода плакала безутешная мать. В конце концов Дружинин не выдержал и, что-то извинительное пробормотав в трубку, бросил ее на рычаг, словно она обжигала ему руку.

– Поедешь туда, Андрей, – сказал Удалов тоном, не допускающим возражений.

Картина в его голове становилась все отчетливее, но самых важных фрагментов все еще не хватало.

– Поедешь в этот Слободской, посмотришь на мать, на дегтяревскую могилу, все увидишь своими глазами. Очень странная история, Андрей.