Исход

— Гордыня — самый страшный из грехов, — прошептал одними губами Рем и опустился на одно колено перед братом Мартеллом, прямо в грязь разбитого сотнями ног берега Сафата. — Отче, согрешил я перед Небом и перед людьми, и уже не достоин называться чадом Божиим…

Старый капеллан глубоко вздохнул, поднял очи к небесам, и громко начал читать первые строки из Малого чина реморализации:

— Ныне отпускаешь чадо Твое, Господи, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твоё, которое Ты приготовил перед лицом всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего… — Аркан почувствовал сухую ладонь священника, которая прикоснулась к его лбу — а потом в голове Буревестника как будто ударили в набат все соборы Кесарии разом, слух наполнился криками сотен убитых и горящих заживо, а в глазах заполыхали огни сожженных городов.

* * *

Он встал с земли, шатаясь, спустя четверть часа, не раньше. Герцогский плащ выглядел как грязная тряпка, лицо Аркана подошло бы скорее смертельно больному старику, чем молодому мужчине, сильному воину в самом расцвете лет. Под его воспаленными глазами пролегли черные круги, волосы были спутаны, лицо искривлено в гримасе страдания, из носа текла кровь.

— Я буду здесь, с вами, соратники мои и браться, — хрипло, тихо сказал он и утерся. — Здесь, на этом берегу. С начала и до конца, с лопатой в руках и с мечом — на бастионах которые мы построим вместе. Если вы погибнете — я погибну с вами. Жребий брошен, фигуры расставлены. Теперь моя ценность — не большая, чем ценность простого пехотинца. Пойдете ли вы со мной?

Исайя Арханий, взглянув в глаза Аркана, вдруг опустился на одно колено и проговорил:

— Отче, согрешил я перед Небом и перед своим господином, и уже не достоин называться чадом Божиим…

Остальные старшины один за другим становились на колени в грязь:

— Отче, согрешил я…

— Отче, согрешил я перед Небом и перед своим господином…

Брат Мартелл, лицо которого выглядело немногим лучше аркановского, глубоко вздохнул, а потом простер руки над склонившимися кесарийскими ортодоксами и речитативом начал произносить слова Малого чина:

— Ныне отпускаешь чад твоих, Господи…

В ту ночь каждый из ортодоксов войска Аркана прошел через таинство реморализации. Если бы оптиматы напали в этот момент — они наверняка смогли бы разгромить их без особых усилий — воины были опустошены, раздавлены и сломлены. Но — видимо, высший суд еще не вынес свой приговор герцогу Аскеронскому и его людям: утром засияло солнце, и застучали кирки и заступы, послышался визг пил, топот ног и слова молитв и проклятий — ортодоксы взялись за работу. Теперь они были готовы встретить своих врагов — как никогда раньше.

* * *

XXIII БИТВА ПРИ ШАРАНТЕ

Солнце стояло в зените, когда на башнях Шаранта затрубили рога, возвещая о пришествии неприятеля. Ополченцы-ортодоксы, которые только-только собирались приступить к обеду, вскакивали со своих мест, тянулись к оружию… Но Аркан Буревестник был спокоен: он сосредоточенно дул на наваристый горячий кулеш в деревянной ложке, сидя на чурбачке у костра.

— Маэстру, мы успеем пообедать, я вас уверяю, — сказал он. — Советую воспользоваться моментом: когда удастся поесть горячего в следующий раз — одному Богу известно.

Наблюдать такую безмятежность своего вождя ортодоксам было в диковинку. Последние сутки он, кажется, ни мгновения не сидел на месте, находился одновременно везде и всюду. Там — с лопатой роет ров, тут — с киянкой забивает колья, здесь — тащит корзину с камнями для пращников. Немудрящие эти метательные орудия, распространенные среди зверобоев, уже нашли своих почитателей и среди кесарийских ополченцев. Конечно — неугомонный Аркан стяжал популярность не меньшую… И вот теперь — он даже и не думал прерывать трапезу, являя собой образец спокойствия и умиротворения!

— Ваше высочество?.. — с некоторым удивлением проговорил Исайя Арханий, который уже торопливо застегивал ремешки шапели.

— Кулеш очень хорош, кто у вас кашеварил? Замечательно получилось… Сядьте, маэстру, покушайте, — Аркан отправил в рот ложку с варевом и с аппетитом принялся жевать.

Ортодоксы переглянувшись, расселись на свои места. Если герцог был настолько уверен, что прямо сейчас атаки ожидать не стоит, а горячий, ароматный кулеш стынет — то оно как бы и не зазорно! Караульные — бдят, до боевых постов — шагов тридцать, не больше, так что… Воины снова взяли в руки миски и ложки, и, по примеру Аркана, принялись обедать — степенно, с толком. Невозмутимость герцога отчасти передалась и им.

Закончив и очистив миску до последней крупинки и даже вымазав ее хлебом — по-хуторянски, Буревестник встал, отряхнулся, утер губы тыльной стороной ладони и сказал:

— А теперь на стены, маэстру! — и, протянул руку, принимая у Шарля шапель с подшлемником. — Посмотрим, кто пожаловал к нам в гости!

Шагая по земляной крепости, возведенной за последние три дня на мысу, образованном двумя реками, он испытывал чувство глубокого внутреннего удовлетворения. Ортодоксы возвели три линии обороны на пути к пристани у реки, состоящие из рвов, валов, сложенных из фашин редутов, крепкого частокола, располагались на расстоянии полусотни шагов друг от друга, концентрическими полуокружностями. Высота укреплений — в рост человека на первой линии, в полтора — на второй и в два — на третьей, позволяли в случае отступления держать оставленные позиции в поле зрения — и под обстрелом. Работа проделана титаническая!

Подошвы ботфорт герцога простучали по дощатому настилу, быстрыми шагами он пересек расстояние до наружной дерево-земляной стены, по лестничным поднялся на помост и, прищурившись, взглянул на холмистую прибрежную равнину. Ропот и гул раздались за спиной Аркана. Ортодоксы очевидно были впечатлены! Впереди, на возвышенности реяли знамена оптиматов, у подножия холмов двигались массы войск. Ветер доносил отрывистые команды, звуки труб, лязг стали, конское ржание. Самозваный император Карл Вильгельм фон Краузе, наконец, привел свою армию! Они точно видели лагерь ортодоксов, разглядели черные знамена над Шарантом…

Рем прекрасно знал чувство, которое испытывали многие из его воинов, особенно — молодых, не принимавших участия в битвах до исхода из Кесарии. Каждый из них сейчас смотрел на многочисленную вражескую армию — вооруженную, грозную, и как никогда ощущал собственное одиночество. И страх. Страх тянул свои липкие щупальца, стремился поселиться в сердцах, заставлял дрожать колени и а лбы — покрываться испариной…

— Что, маэстру, много их?! — зычно выкрикнул Буревестник. — Грозные воины, цвет Центральных провинций пришли сюда, чтобы убить нас! Множество храбрых рыцарей и умелых ландскнехтов! Но взгляните на них! Смотрите на них внимательно — и убедитесь, что мы выиграли половину битвы до того, как вступили с ними в бой!

Слова Аркана казались удивительными и странными, ровно до того момента, пока люди не последовали его совету. Офицеры достали подзорные трубы, простые воины — прикладывали ладони козырьком ко лбам, прикрывая глаза от солнца, разглядывая развернувшееся перед ними действо. Походные колонны оптиматов медленно двигались по сырой от вчерашней непогоды земле, постепенно разворачиваясь в боевые порядки на покрытых свежей осенней травкой пологих склонах прибрежных холмов. Меж линией этих невысоких возвышенностей и укреплениями ортодоксов пролегала полоса земли — около версты шириной, тщательно очищенная ортодоксами от растительности, которая пошла или на укрепление фортеции, или — в костры. Эта полоса хорошо просматривалась — и простреливалась. Враги не торопились пересекать границу холмов, замерли в отдалении…