Искра и Тьма

Итак, почти дочитана очередная рукопись: «Путешествие в запретные страны» Лерма Динийского. Кажется, Карл Тремахский, прочитав в юности эту книгу, сошел с ума. Неудивительно. Но на Андрея подобные вещи не действуют. Вообще, он сомневался в правдивости сведений, содержащихся в книге. Черная магия, колдуны, демоны и прочая — что за чушь! Впрочем, благодаря этой чепухе Карл Кровавый и развалил величайшую за всю историю империю. Империю, которой был подвластен весь цивилизованный мир.

Сколько всего он прочитал? Десять? Нет, больше. «Деяния Тута Эйкского» Теодора Кельма; «Жизнь Адриана Великого», огромная и тяжеленная книга; «Всеслав и алары» — сей труд, говорят, принадлежал перу достославного Нестора; «Мифы и легенды Севера» — очень интересное сочинение еще одного марнийца, Юрма Кавгунского… Но больше всего Андрея впечатлили «Хроники Двенгана» неизвестного автора, в которых подробно описывались завоевательные войны Двенгана, предтечи Треары. Приводились любопытные сведения о легендарных полководцах двенган: Гуулеi и Бакуине.

Ладно, хватит. Пора идти на ужин к отцу. Андрей уже три раза переворачивал песочные часы.

Андрей ковылял по пролету, соединявшему библиотеку с царским дворцом. Это был изящный переход, расположенный на высоте пары десятков саженейii. Такие же чудо-мосты вели из дворца в Храм Триединого Бога и в Боярский Дом. Сам дворец, находившийся в центре Кремля, как паук в паутине, величаво возносил свои многочисленные шпили вверх, бросая, казалось, вызов самому небу.

«Сколько же рабов сложили здесь свои кости, интересно знать? — думал княжич, глядя на стены, отделанные шеломским мрамором. — Сколько жизней потребовалось отдать только для того, чтобы дед потешил своё самолюбие? И к чему все привело? Знал бы дед, что сие великолепие — единственное, что осталось у нас сегодня. Наш Кремль в чертовом треарийском стиле, божество, коим впору детей пугать, а вокруг, куда ни кинь, незасеянные поля и обнищавшие крестьяне…»

Андрей с трудом волочил сухую, как хуштинская колбаса, ногу. Мимо пробежала крыса. Когда же прекратится эта дрожь? «Мне бы сейчас лечь спать. Но батюшка, видите ли, привык ужинать в обществе сыновей». Андрею так хотелось присесть, но здесь, на этом треклятом мосту, продуваемом всеми ветрами, можно так и остаться. «Пусть меня доставляют туда и обратно на чем-нибудь вроде носилок. Сам виноват. Если бы…»

Андрей решительно двинулся вперед. «Должен же когда-нибудь кончиться этот коридор?» — досадовал он.

Воспоминания всегда были с ним.

Три года назад карательный поход в местечко под названием Пёстрая Холка превратился в увеселительную поездку. Цель дружины, возглавляемой им лично, состояла в подавлении крестьянских волнений, разгоревшихся в той ныне подконтрольной дубичскому отщепенцу Военегу земле. Дружина и он сам беспрерывно пьянствовали, насиловали и убивали.

И вот наступила та роковая ночь. Андрей смутно помнил ее лицо: веснушчатое, перепуганное. Он вскользь ударил девочку рукой в перчатке с металлическими шипами, оставив на щеке ряд глубоких борозд.

А дальше — пьяная ночь, узкая полоска месяца, покосившиеся избы, снег. Тени… Пронзительная боль. Тишина и холод.

Его нашли утром в снегу — полумертвого, окоченевшего, с вилами, воткнутыми в левый бок.

Андрей старался забыть, вычеркнуть тот день из жизни, но снова и снова слышал тот сиплый, дрожащий от ярости голос: «Это тебе за дочь, демон! За дочь! Да сгинет весь твой род!»

В обеденном зале всегда стоял затхлый запах, не перебиваемый даже ароматами блюд. «Запах тлена и смерти, — подумал Андрей. — Всюду тлен. Даже здесь». За спиной противно заскрипели высокие, в два человеческих роста, двери. Заходящее солнце освещало расписные сводчатые стены с облупившейся и потускневшей краской. Однако искусно выведенные художником хрестоматийные подвиги Всеславаiii и Божидараiv всё еще не потеряли былого лоска.

— Ну вот, наконец-то и мой сын. — Великий князь Мечеслав, моложавый, подтянутый, поднялся и указал на пустующее кресло. — Присаживайся, дорогой. Я сегодня велел постелить ковровые дорожки, а то мрамор ведь черт знает какой скользкий. Ой! Прошу прощения за ругательство, ваше святейшество.

Человек, к которому обратился великий князь, был стар, невысок ростом и очень подвижен. Одет был в просторную рясу красно-бело-черных цветов.

— Ничего, государь. — Священник вежливо улыбнулся, но тут же нахмурился. — Бог простит, бог всё прощает…

— Знаю, знаю, — поспешил прервать его Мечеслав, усаживаясь. — Андрей, ты как? Вижу, вижу, неважно… А мы вот тоже читаем. Берем с тебя пример.

Поодаль стоял худощавый человек с лицом в оспинах. Он держал увесистую книгу в свином переплете.

— Читай же, Матвей, — махнул рукой Мечеслав.

— Слушок до меня дошел… — начал Андрей, со стоном усевшись.

— Ты о свадебке? — натянуто улыбнувшись, спросил Мечеслав. — Ну как же… время пришло. Как и договаривались с венежанским князем.

— Отец! Ты же знаешь, как я отношусь к этому… союзу.

— Андрюша! Может, не будем сейчас об этом? — Тонкие пальцы Мечеслава постучали по столу. — Сынок мой, ваше преосвященство, нервничает. Скоро ведь знакомство с невестой…

— По слухам, эти венеги сущие дикари, — угрюмо сказал Андрей. — Это, конечно, хорошо. Только вот эта бестия… как ее?

— М-м-м… Искра? Да, кажется, Искра, — подсказал Мечеслав.

— Вот-вот. Что я буду с ней делать?

— Это уже тебе решать.

— Смеешься?

Мечеслав против воли улыбнулся. Священник, а вернее, принципар Великой Триединой церкви Клеомен придирчиво изучал запеченного с яблоками гуся.

— Ты же понимаешь… — донимал Андрей.

— Хватит, сын мой. — Мечеслав слегка хлопнул ладонью по столу. — Поговорим потом. Итак, друзья, выпьем и послушаем Матвея.

— Я прямо скажу, отец. Плевать я хотел на нее…

— Давай не будем, сын мой. Ну не при госте же. В самом-то деле! Успокойся! Уже все решено. Успокойся. Такой вечер… Читай же, Матвей!

— Великий князь Блажен, — прочистив горло, начал Матвей, — собравши войско и присоединивши к нему союзников — алар и вустов — двинулся быстрым шагом к городу Лух. Там имелся брод чрез реку Горынь. Его Величество намеревались переправиться чрез оную реку и выйти на равнины, где можно было широко встать и принять бой. Но противник опередил: легионы Тута из Эйкаv уже затаились средь пригородных садов. Воинство славного нашего повелителя, попав в засаду, билось насмерть, но гнусная измена алар и вустов склонила чашу весов в пользу противника. Увидев, что силы неравны, князь велел трубить отход; сердце его преисполнилось печали. Вересы отступали, теснимые неприятелем, к коему примкнули также и вероломные дубичи. Спустя два дня тремахи, изрядно потрепав наше войско, повернули назад. Тут Эйкский вступил в Пронту с величайшей помпой. Ему были оказаны всяческие почести, горожане призвали его на царствование. Но он не успел взойти на престол, так как был коварно умерщвлён завистниками…

— Надо же, какой был человек! — сказал Мечеслав. — А ведь Тут — выходец из низов. Его отец был рыбаком, насколько я знаю. Но… там говорится, будто батюшка печалился, так? А по-моему, батюшка отнюдь не печалился. Батюшка был в ярости. Чьи строки это? Кто написал?

— Акун, наш послушник, — ответил Клеомен. — Очень мудрый старец. Между прочим, участвовал в той битве при Лухе. И вы правы, Акун как-то сказывал, что Блажен, да пребудет в мире его прах, рубил головы боярские так, что сам весь забрызгался кровью. Но писать об этом, сами понимаете, не стоит. Ведь преподобный Блажен…