Искра и Тьма
Шрифт:
— В полном составе, — подтвердил Тумур. — Есть еще юноши, рвущиеся в бой — три-четыре сотни можно собрать.
— Сколько у тебя, Иса?
— Полторы тысячи, — хладнокровно ответил Шайтан, который после гибели Мергена стал правителем его улуса.
— У меня, великий княже, — поспешил добавить на удивление высоким голосом Ярун, — восемьсот. Ребятки все прожженные, закаленные в боях богатыри. Где мы только не были: и дженчевы села жгли, и предместья самого Вередора, а уж этих болванов тархавов побили немерено.
— Я очень на тебя рассчитываю, Ярун-гай, — учтиво ответил
Восемь тысяч — не так много, по мнению сокрушавшегося Миху, — собралось на берегу Крина. Восемь тысяч конников, обозы с продовольствием, оружием. Кипящая самыми разными чувствами толпа, брошенная в гигантский котел, где закипала война, и поднятая ею пыль, взлетающая в небо, — все показалось Унэгу горячим паром, и шум был — словно вызов Небесам.
Давно адраги не воевали — целый год, и Унэг успел позабыть, как это бывает. Он ехал на Эдааре мимо многоликой массы воинов. От бесчисленных оттенков серо-буро-зеленых одежд, кольчуг, доспехов, шлемов уставали глаза. Приветственные крики, летевшие ему вслед, слились в один общий гул. Унэг без конца кивал, пожимал чьи-то руки и думал, что отвык, отвык от когда-то воодушевлявшего его хаоса первого сбора.
Он на скаку въехал на Белес, где собрались все военачальники. Барх был одет в вороненые стальные латы, и к крупу его коня приторочен черный щит. Сумрак — так назвал он свой демонический меч — висел на поясе.
Каган подъехал к краю холма и поднял руку. Толпа шумела, но, заметив жест владыки, постепенно успокоилась, словно почувствовав закипающую ярость в душе повелителя. Он горделиво возвышался, глядя на них горящим взором, волосы развевались на ветру.
— Послушайте меня! — громко и четко сказал Барх, дождавшись тишины. — Вы хотели войны? Вы хотели пустить кровь ненавистным венегам, гхуррам и дженчам?
— Да!!! — взревела толпа, и тысячи копий и мечей взметнулись вверх.
— А сможете ли вы? — неожиданно спросил он.
Толпа замялась, по рядам прокатился недовольный шепот.
— Наши предки, — выдержав эффектную паузу, продолжил Барх, — многие века по крупицам добывали себе свободу и воинскую славу. Долгие-долгие годы мы жили, терпя оскорбления и унижения со стороны соседей. Постепенно, шаг за шагом, мы укоренились здесь и стали благодаря великим предкам могучим, непобедимым народом. Покорили драгиттов, камыков, обложили данью венегов и многих других. — Снова пауза, редкие выкрики. — И превратились в изнеженных золотом и богатством людей, язва тщеславия и корысти завладела умами и отравила сердца наши. Как быстро мы забыли, кто мы такие! А кто мы? Кто мы?!
— Воины? — донесся чей-то робкий голос, и тут же толпа подхватила: — Воины! Воины!!!
— Смерть Талгату-предателю! — крикнул Барх, вскинув над собой Сумрак.
— Смерть!!!
Барх погнал войско на восток и уже на следующий день прибыл во владения Мамата, нового вана, старшего сына Пурхана Твердолобого.
Пурхан оставил после себя десять сыновей. Из этой десятки двое умерли в детстве, одного своими руками убил сам отец, двое погибли в войнах, один уехал в Марн, где стал последователем какой-то секты, один уродился дурачком, один примкнул к мятежнику Талгату, который, кстати, тоже объявил себя каганом адрагов, а оставшиеся двое враждовали друг с другом.В два часа пополудни вернулись разведчики и доложили, что им навстречу едет Джирго, брат Мамата, со своей личной гвардией, численностью в шестьсот-семьсот человек.
— Люди в аулах говорят, что братья перессорились между собой насмерть, — рассказывали разведчики. — Джирго злой, хочет свергнуть брата и воцариться в улусе. Он во всеуслышание поносил его, а также грозил смертью. Мол, Барх ему поможет! Кагану нужны сильные люди, а не этот сухарь Мамат.
— Где он? — спросил Барх.
— В семи-восьми часах езды отсюда на юго-восток.
— Нанесем ему визит, — подумав, сказал Барх. — Тумур останется вместо меня, Берюк, Унэг, отберите тысячу — и со мной.
Отряд поехал степью, в стороне от дорог, быстро, тихо и достиг стоянки Джирго, когда стемнело. Барх спешился и вместе с обоими нукерами забрался на холм.
— Спят, шакалы, — прошептал Берюк, всматриваясь в гулкую темноту, подсвеченную двумя десятками костров. — Беспечные, как зайцы. Перебьем их, повелитель?
— Зачем? — удивился Барх. — Мы не за этим прискакали. Разверните мой бунчук — пусть знают, что это я.
Не говоря больше ни слова, молодой хан вскочил на коня, и тысяча воинов с оглушительным топотом ворвалась в дремлющую стоянку.
Из роскошного шатра Джирго вился дымок.
Каган стремительно вошел внутрь. За ним последовали Берюк, Унэг и еще два воина. Джирго — ладно скроенный юноша с тонкими губами и большими черными глазами — застыл, уставившись на гостей, голый, со штанами в руках, которые не успел надеть. В углу, на большой пуховой перине, лежали, прикрывшись одеялом, две девушки-рабыни, совсем молоденькие.
— Что стоишь, недоумок? — крикнул Берюк, выхватив у растерявшегося юноши штаны и хлестнув ими по лицу. — Поклонись, ибо перед тобой великий хан адрагов Барх Хайсанид!
Барх неторопливо прошелся, откинул кончиком меча одеяло, безо всякого выражения взглянул на нагих рабынь и повернулся к склонившемуся перед ним Джирго. Берюк рявкнул на девушек, и они как были — обнаженные — убежали на улицу, где тотчас раздались довольные возгласы солдат.
— Ты хотел меня видеть? — спросил Барх.
— Верно, повелитель, — пробормотал он. — Можно ли мне одеться?
— Что ты хотел мне предложить? — проигнорировав вопрос, поинтересовался хан.
— Я хотел… хотел предложить тебе сотрудничество. Я хотел, как искусный воин, возглавить наш улус, и ты мне в этом, надеюсь, помог бы. В моем лице ты получил бы, повелитель, верного соратника.
— Соратника… — прошептал Барх. — Какой по счету ты сын у отца?
— Четвертый.
— На колени! — потребовал Барх.
— Что? — недоуменно спросил Джирго, но тут же упал, почувствовав удар в спину. — Послушай…