Искра и Тьма

И на этот раз дороги эти завели его в стан Семена. Безбородый благосклонно принял гостя, выслушал его, посочувствовал и предложил остаться. Военег впервые за много лет возликовал — ведь он столько слышал о тадхунде! Богатое воображение рисовало ему радужные картины, а честолюбие, не имевшее границ, наконец-то нашло себе выход.

После развала Империи центральная ее область — Междуречье — сильно пострадала от междоусобных войн мелких князьков и баронов, а также от чумы и голода, разразившихся в период Безвластия. Обширная и плодородная территория, через которую проходило множество торговых путей, практически обезлюдела, ибо в те времена бытовало мнение, что она проклята и пропиталась духом ненавистного всем Карла Кровавого.

До Военега в Междуречье существовало огромное количество соперничающих друг с другом разбойничьих шаек, занимавшихся грабежом, набегами на соседние государства и работорговлей. Когда сильные мира сего спохватились, было уже поздно. Собственно, война с Хутором Абаряха — столицей этого, если можно так сказать, государства, — была бы слишком обременительна. Поэтому на Сечь Беловодья, как стало называться воинство Военега, все плюнули. В последующие тринадцать-четырнадцать лет Военег, благодаря поддержке Семена, подкупом, обманом, жестокостью, да и храбростью тоже возвысился и подчинил себе практически всех лиходеев, свирепствовавших в Междуречье.

iЛоб, лобное место — плаха, место казни. Здесь: людное место.

iiБрячина — пир, попойка.

iiiБагун, или багульник — болотное растение из семейства вересковых.

ivКун, куна — вожак (древ. — алар.)

vТадхунд — отец сотни (коэдв.)

11. Место, где рождается тьма

Туман окружил молельню. Но, словно наткнувшись на невидимую стену и не имея возможности ее преодолеть, стал расползаться. Вверх, в стороны… Дувова хмарь, как выразился Лещ, как будто пыталась поглотить их вместе с защитным колпаком.

Отряд тронулся. Туман тут же пришел в движение. Раздался тягучий, заунывный вой. Искра никогда не слышала ничего подобного — звук был настолько одинок и вообще чужд, что она похолодела. В какой-то момент показалось, что во всем мире остались только они — сорок человек с лошадьми да гора мертвецов. Безжизненная песня пробуждала в душе вечно сопутствующую жизни боль — боль рождения, страданий, старения…Княжна показалась себе несовершенной. Она — всего лишь навозный жук, грязное пятно на теле Пустоты. Но если слиться с ней…

Чей-то крик встряхнул девушку. Ехавший впереди возничий Воропай ругался, таща за постромки лошадь, заступившую за черту марева. Стоило животному сунуться туда, как она рухнула, будто подкошенная. К возничему поспешили на помощь братья. Вместе вытянули лошадь…

И встали как вкопанные.

У животного отсутствовала голова: словно срезало ножом. На месте среза не текла кровь — она остановилась в сосудах, точно прижатая стеклом. Воропай притронулся к ране и в ужасе отдернул руку.

— Лед… лед! — воскликнул возничий.

Дальше произошло самое невероятное. Воропай затряс рукой как ужаленный, заметался, затем побледнел и через несколько секунд рассыпался в прах.

И тут отряд запаниковал. Люди бросились обратно в молельню. Напрасно Горыня кричал, призывая к порядку, его просто оттолкнули. Но Злоба успел перегородить вход.

— Стоять, сукины дети! — громогласно пробасил великан. — Взяли себя в руки, иначе отправитесь в Бездну вслед за Воропаем!

Все сразу присмирели.

— Княже! — обратился он к Горыне. — Командуй!

— Кто меня толкнул? — спросил тот с перекошенным от ярости лицом.

— Да кто его знает? — буркнул Лещ. — В суматохе… Оно ж вона как…

— Забудем, княже! — сказал Злоба, но Горыня метнул на него острый взгляд:

— Нет, не забуду! Узнаю кто, всыплю плетей! — прорычал он и, немного успокоившись, продолжил: — Тащите повозки обратно к дому, лошадей заводите внутрь. — Горыня окинул терем оценивающим взглядом. — Думаю, уместимся. Встанем там и будем думать, что делать дальше.

А туман между тем жил: сгущался, поднимался. У верхушек деревьев хмарь выпускала плавно замедляющиеся и расплывающиеся нити. Они сливались, переплетались и ткали нечто вроде купола.

На стол поставили несколько свечей. Свет хоть как-то успокаивал.

Все по-своему переживали эти тягостные минуты: некоторые сгрудились в сторонке и вполголоса перешептывались. Доброгост забился в угол. Искра хорошо знала писаря — он спасал себя тем, что вспоминал летописи и бубнил их под нос, словно молитву. Злоба с Девятко молчали. Буяна сидела на лавке, неподалеку от Зуба; на вид она была холодна, но в том, как служанка посматривала на друга, читалось беспокойство. И неудивительно: Черный Зуб уперся локтями в колени, обхватив голову.

Искра исподлобья уставилась на брата. Горыня матерился, бил по стенам кулаком и срывал злость на подчиненных: Хорсу, например, влепил увесистую оплеуху. Гнев кипел в нем и наконец нашел выход. Княжич ударил Девятко в живот. Десятник охнул, согнулся, но тут же выпрямился.

— Посмотри мне в глаза! — потребовал Горыня. — Я давно заметил, что ты странно себя ведешь. Что скрываешь? Отвечай!

Княжич снова ударил Девятко.

— Рассказывай. — Горыня вынул кинжал. — Будешь молчать, перережу горло.

— Что ты хочешь знать, княже? — хрипло спросил Девятко.

— Всё. В первую очередь, что вы там с Сивояром надумали? О чем шептались? Думаешь, я не знаю?

Девятко, до этого момента державшийся спокойно, даже несмотря на побои, тут как-то сник.

— Ну? Боишься, предатель? Думал, я тебя не раскушу? Каков хитрец! Говори, и смерть твоя будет быстрой.

Девятко прислонился к стене. Вздохнул.

— Хорошо, — сказал он, опустив глаза. — Скажу, о чем шептался с Сивояром. Ведун рассказал мне кое о чем. Уж не знаю, верить этому или нет…

Девятко поднял голову и с невыразимой грустью посмотрел на Искру. Девушка обмерла.

— Искра, я не хотел тебе говорить. Но… Сивояр сказал, что… Млада погибла. Может, и нет, но… ведун клялся, что знает точно.

У Искры будто что-то взорвалось внутри. Она не знала, куда деваться и что делать. С отчаянием глянула на брата… Однако Горыню известие о трагической гибели сестры никак не взволновало. Он потянул Девятко за волосы и приставил к его шее нож.

Искра с воплем врезалась в брата и сшибла с ног. Они покатились по полу. Сестра царапала ему лицо, плевалась, шипела. Горыня уронил кинжал и закрывался от ударов и пощечин.