Искра жизни (перевод М. Рудницкий)

Им дали полотенца. Они вытерлись досуха и с изумлением изучали свою кожу. Она по-прежнему была блеклая, вся в пятнах от голода, но им-то сейчас казалось, что она молочной белизны.

Им выдали чистую одежду из каптерки. Они долго разглядывали ее и даже щупали, прежде чем надеть. Потом их отвели в другое помещение. Баня оживила их, но и утомила до крайности. Они шли, сонные и готовые верить любым другим чудесам.

Вид просторной комнаты с кроватями их почти не удивил. Они равнодушно скользнули глазами по ровным рядам и хотели направиться дальше.

— Здесь, — сказал приведший их американец.

Они уставились на него.

— Это нам?

— Да. Спать.

— На скольких?

Лебенталь указал на ближайшую кровать, потом на себя и на Бухера и спросил:

— Двое? — Потом ткнул в Бергера и поднял три пальца: — Или трое?

Американец ухмыльнулся. Он взял Лебенталя за плечи и мягко подтолкнул к первой кровати, потом Бухера ко второй, Бергера к соседней, а Зульцбахера — к следующей.

— Так, — сказал он.

— На каждого по кровати?!

— С одеялом?!

— Я сдаюсь, — заявил Лебенталь. — У них и подушки есть.

Они даже раздобыли гроб. Это был легкий черный ящик нормальных размеров, но для пятьсот девятого, конечно, он оказался слишком широк. К нему запросто можно было положить еще кого-нибудь. Впервые за долгие годы у него было столько места на себя одного.

Могилу ему выкопали прямо на пепелище двадцать второго барака. Они сочли, что тут для него самое подходящее место. Был вечер, когда они его сюда принесли. Лунный серп уже повис в мглистом небе. Люди из Рабочего лагеря помогли им опустить гроб в землю.

Нашелся у них и совок. Каждый подошел, набрал немного земли и бросил в могилу. Правда, Агасфер встал слишком близко к краю и свалился прямо на гроб. Его кое-как вытащили. Другие лагерники, из тех, что покрепче, помогли закопать могилу.

Они пошли обратно. Розен нес лопату, ее надо было сдать. Они проходили мимо двадцатого барака. Оттуда как раз выносили мертвеца. Двое эсэсовцев протаскивали его в дверь. Розен остановился прямо перед ними. Они попытались его обойти. Первым шел Ниман, любитель уколов. Американцы отловили его уже за городом и доставили обратно. Именно от него, от Нимана, пятьсот девятый спас Розена. Сейчас Розен чуть отступил, поднял лопату и ударил ею Нимана прямо в лицо. Он замахнулся еще раз, но тут подоспел американский солдат из охраны и почти ласково забрал лопату из его трясущихся рук.

— Come, come, we’ll take care of that later. [15]

Розен весь дрожал, а Ниман отделался небольшой ссадиной на лице. Бергер взял Розена под руку.

— Пойдем. Ты слишком слаб для этого.

По лицу Розена потекли слезы. Зульцбахер подхватил его под руку с другой стороны.

— Они его приговорят, Розен. Он за все ответит.

— Убивать! Убивать таких надо! Иначе все без толку! Иначе их не изведешь!

Они его оттащили. Американец отдал лопату Бухеру. Они пошли дальше.

15

Ладно-ладно, брось, с этим мы сами потом разберемся (англ.).

— Чудно! — немного погодя сказал Лебенталь. — А ведь это ты всегда был против мести…

— Оставь его, Лео.

— Да кто его трогает?

* * *

Каждый день все новые заключенные покидали лагерь. Тех, кого пригнали на работы из других стран, если они были здоровы и могли ходить, отправляли группами. Часть поляков остались. Они не хотели в русскую оккупационную зону. В Малом лагере почти все были еще слишком истощены, за ними требовался уход. А многие не знали, куда податься. Родственников либо уже нет, либо раскидало по свету; имущество разграблено; родные места разорены. Они свободны — но что им делать с этой свободой? Они оставались в лагере. Денег не было. Они помогали выгребать грязь из бараков. Им обеспечивали еду и ночлег. Они ждали. Сбивались в компании.

Это были люди, твердо знавшие: их нигде никто и ничто не ждет. Но были и такие, кто все еще не мог в это поверить. Эти отправлялись на поиски. Каждый день можно было видеть, как они уходят вниз по дороге с лагерным пропуском и справкой военной комендатуры в руках, чтобы получить по этим бумагам продовольственные карточки, и с двумя-тремя ненадежными адресами в сердце.

Многое теперь стало по-другому. Надежда на освобождение сама по себе казалась столь невероятной, что еще дальше, за эту надежду, никто и не заглядывал. А теперь освобождение вдруг пришло, но за ним открывались не райские кущи с чудесами, счастливыми встречами и волшебством обретения былой любви и прежних, безбедных лет; нет, за ним тянулся мусорный шлейф одиночества, горьких воспоминаний, неприкаянности, а впереди раскинулась пустыня, на краю которой, возможно, брезжила полоска надежды. Они уходили вниз, под гору, унося с собою названия немногих мест, других концлагерей, имена нескольких людей и некое смутное «быть может» — это все, на что они надеялись. Надеялись найти хотя бы одного, хорошо, если двух; найти всех — о таком не осмеливались даже мечтать.

— Лучше уйти как можно скорей, — рассуждал Зульцбахер. — Все равно ничего ведь не изменится, а чем дольше остаешься, тем труднее будет уйти. Не успеем оглянуться, как окажемся в новом лагере — для бедолаг, которым некуда податься.

— А не боишься, что сил не хватит?

— Так я прибавил пять кило.

— Этого мало.

— А я не буду перенапрягаться.

— И куда же ты собрался? — спросил Лебенталь.

— В Дюссельдорф. Буду жену искать.

— А как ты доберешься-то до Дюссельдорфа? Поезда туда ходят?

Зульцбахер пожал плечами.

— Не знаю. Но тут еще двое есть, им в те же края. В Золинген и в Дуйсбург. Будем вместе держаться.

— Ты давно их знаешь?

— Да нет. Но все-таки не один, так куда лучше.

— Что верно, то верно.

— Вот и я так думаю.

Он пожал руки остающимся.

— Еда у тебя есть? — спросил Лебенталь.

— На двое суток. А потом можно обращаться к американским властям. Ничего, не пропадем.

И вместе с двумя лагерниками, которым надо было в Золинген и Дуйсбург, он ушел вниз по дороге. Один раз обернулся, помахал, но больше не оглядывался.

— Он прав, — заявил Лебенталь. — Я тоже ухожу. Сегодня уже заночую в городе. Потолковать надо с одним человеком, он ко мне в партнеры просится. Хотим открыть с ним магазин. Деньги его, опыт мой.

— Хорошо, Лео.

Лебенталь вынул из кармана пачку американских сигарет и угостил всех по кругу.

— Магазин солидный будет, — объяснял он. — Американские сигареты. Как после той войны. Сейчас главное — не теряться. — Он посмотрел на пеструю упаковку у себя в руке. — Говорю вам, это надежнее любых денег.

Бергер улыбнулся.

— Ну, Лео, — сказал он. — С тобой все в ажуре.

Лебенталь кинул на него недоверчивый взгляд.

— По-моему, я никогда не утверждал, что я идеалист.

— Да не обижайся ты! Я же без всякой задней мысли! Сколько раз мы только благодаря тебе выкарабкивались.

Лебенталь полыценно улыбнулся.

— Стараемся, как можем. Деловой человек с практической хваткой всегда пригодится. Так что — если что — обращайтесь: чем могу — помогу. Как, кстати, у тебя, Бухер? Остаешься тут?