Искра жизни (перевод М. Рудницкий)

— Нет. Просто жду, пока Рут немного окрепнет.

— Хорошо. — Лебенталь извлек из кармана американскую авторучку и что-то написал на листке. — Вот мой адрес в городе. На случай, если…

— Откуда у тебя такая ручка? — спросил Бергер.

— Выменял. Американцы же помешаны на лагерных сувенирах.

— Да ну?

— Они коллекционируют. Самые разные вещи. Все. Пистолеты, ножи, номерки, хлысты, флаги — это очень хороший бизнес. Я так и предполагал. Заранее запасся.

— Лео! — сказал Бергер. — Какое счастье, что ты есть!

Лебенталь, нисколько не удивленный, кивнул.

— Ты пока что остаешься?

— Да, остаюсь.

— Значит, будем видеться. Ночевать я буду в городе, ну а на кормежку сюда приходить.

— Я так и думал.

— Ясное дело. Сигареты у тебя есть еще?

— Нет.

— Вот. — Лебенталь вытащил из каждого кармана по нераспечатанной пачке и протянул Бергеру и Бухеру.

— А что у тебя еще есть? — спросил Бухер.

— Консервы. — Лебенталь взглянул на часы. — Ну, мне пора.

Он извлек из-под кровати новый американский плащ и надел его. Тут уж никто ничего не сказал. Если бы Лебенталя ждал у ворот лагеря персональный автомобиль, их бы и это не удивило.

— Адрес не потеряйте, — сказал он, обращаясь больше к Бухеру. — Обидно будет, если не увидимся.

— Не потеряем.

— Мы уходим вместе, — сказал Агасфер. — Карел и я.

Они стояли перед Бергером.

— Остались бы на несколько недель, — сказал тот. — Вы же еще не совсем окрепли.

— Нет, хотим уйти.

— Вы хоть знаете куда?

— Нет.

— Зачем тогда уходите?

Агасфер сделал неопределенный жест.

— Мы достаточно долго тут пробыли.

На нем был старомодный черно-серый плащ-крылатка с длинной, почти до пояса, кокеткой на спине. Плащ раздобыл ему Лебенталь, уже вовсю развернувший торговлю. Прежде плащ принадлежал профессору гимназии, погибшему при последней бомбежке. Карел был одет в комбинезон, перешитый из разных частей американского обмундирования.

— Карелу надо идти, — пояснил Агасфер.

К ним подошел Бухер. Изучающе глянул на комбинезон Карела.

— А это еще откуда?

— Американцы его усыновили. Он у них теперь сын полка. Того самого, что первым сюда вошел. Прислали джип, чтобы его забрать. Я тоже проедусь.

— Тебя они тоже усыновили?

— Нет. Мне просто по пути.

— А потом?

— Потом? — Агасфер окинул взглядом долину. Его накидка трепетала на ветру. — Столько еще лагерей, где у меня были знакомые…

Бергер посмотрел на него. «А Лебенталь правильно его одел, — подумал он. — Он в этом плаще, как паломник. И пойдет паломничать из лагеря в лагерь. От могилы к могиле, хотя кому из лагерников выпала роскошь иметь могилу? Тогда что он собирается искать?»

— Знаешь, — вымолвил Агасфер, — иногда ведь встречаешь людей бог весть где, прямо на дороге.

— Да, старик.

Они смотрели, как уходит эта пара: стар и млад.

— Странно, что мы все так вот разойдемся, — сказал Бухер.

— Ты тоже скоро уходишь?

— Да. Но нам нельзя просто так потерять друг друга.

— Почему же, — проронил Бухер. — Можно.

— Нам обязательно надо встретиться. После всего, что было здесь. Когда-нибудь.

— Нет.

Бухер поднял на него глаза.

— Нет, — повторил Бергер. — Забывать нам, конечно, об этом не надо. Но и культ из этого создавать тоже ни к чему. Иначе мы навсегда останемся здесь, в тени этих проклятых вышек.

Малый лагерь опустел. Его вычистили, вымыли, а жителей разместили в Рабочем лагере и казармах СС. На него вылили потоки воды и мыла, извели прорву дезинфицирующих средств, но запах смерти и горя, голода и грязи по-прежнему висел над бараками. В ограждениях из колючей проволоки теперь повсюду были прорезаны проходы.

— Ты уверена, что не устанешь? — допытывался Бухер у Рут.

— Не устану.

— Тогда отправляемся. Какой сегодня день?

— Четверг.

— Четверг. Хорошо, что у дней опять есть названия. Здесь-то были только цифры. Семь в неделю. Все на одно лицо.

Они взяли в лагерной комендатуре свои бумаги.

— А куда мы пойдем? — спросила Рут.

— Туда. — Бухер указал на склон холма, где стоял белый домик. — Сперва пойдем и посмотрим на него вблизи. Он принес нам счастье.

— А потом?

— Потом? Можем вернуться сюда. Тут кормят.

— Пожалуйста, давай не будем сюда возвращаться. Никогда.

Бухер глянул на Рут почти испуганно.

— Хорошо. Подожди. Я только возьму наши вещи.

Вещей было немного, но как-никак им дали на несколько дней хлеба и даже две банки сгущенного молока.

— Мы правда уходим? — спросила она.

Напряженное ожидание застыло на ее лице.

— Да, Рут, — ответил он.

Они попрощались с Бергером и пошли к проему, прорезанному в проволочном ограждении Малого лагеря. Они уже несколько раз выходили за забор, правда недалеко, но всякий раз их охватывало странное возбуждение: как это так — вдруг взять и очутиться на той стороне? Казалось, по колючей проволоке все еще бежит незримый и смертоносный электрический ток, и все еще метят в них незримые пулеметы, пристрелянные точнехонько на эту полоску голой, вытоптанной, ничейной земли вокруг лагеря. Их и сейчас пробрала дрожь, когда они сделали первый шаг за этот рубеж. Но потом перед ними раскинулся мир, огромный и нескончаемый.

Медленно, рука об руку, пошли они вперед. Был мягкий, хотя и бессолнечный день. Годами им приходилось передвигаться ползком, крадучись или, наоборот, бежать опрометью, а сейчас они шли распрямившись, спокойно и не таясь, и ничего страшного не случилось. Никто не стрелял у них за спиной. Никто не орал. Не гнался за ними, чтобы избить.

— Непостижимо, — сказал Бухер. — Всякий раз это как чудо.

— Да. Даже почти страшно делается.

— Не смотри назад, ты ведь хотела оглянуться?

— Да. Это сидит вот тут, в затылке. Как будто кто-то силой тебе голову поворачивает.

— Давай попробуем хоть ненадолго об этом забыть. Сколько сумеем.

— Хорошо.

Они шли дальше и вскоре пересекли тропинку. Перед ними раскинулся нежно-зеленый луг, подернутый желтой накипью примул. Они часто смотрели на него из зоны. Бухеру вспомнились чахлые, засохшие примулы Нойбауэра возле двадцать второго барака. Он отогнал от себя эту картину.

— Пойдем напрямик, нам ведь туда.