Искры гаснущих жил

Оно устроилось на краю пещеры, на каменном козырьке. Сидело на четвереньках, прогнув плечи и неестественно широко разведя колени. Кейрен отметил бочкообразную грудную клетку и впалый живот, непомерно крупную для такой тонкой шеи голову, которая по-птичьи перекатывалась с одного острого плеча на другое. Кожа существа имела неприятный белесый оттенок и слабо светилась.

Приоткрыв рот, тонкий, почти безгубый, подземник заскрежетал, зацокал.

Дернулся.

Прислушался.

Подался вперед и замер.

Кейрен задержал дыхание, проклиная себя за любопытство. Подземник вытянул тонкую лапу и, растопырив когтистые пальцы, провел по камню. Вновь прислушался.

Снизу раздался протяжный резкий свист, заставивший подземника отпрянуть. Он завис на козырьке, а в следующее мгновение исчез.

— Я тебя убью, — шепотом произнесла Таннис, когда смогла говорить. — Вот прибью за дурость и…

Она опять расставила локти и попыталась вывернуться, но Кейрен не позволил.

— Вдвоем теплее.

— Ну да…

Он прижал голову Таннис к плечу, и гладил, успокаивая, а она снова дрожала и тихо, нервно икала. Кулаки сжала, глупенькая, нож вытащила. Кого бить собралась?

— Я справился бы с ним, — Кейрен с трудом разжал ее пальцы. — Справился бы…

— С одним…

Верно, а внизу наверняка стая ждала.

От подземника остался запах плесени и гнили, резкий, острый, не хищника, но падальщика.

— Они по одному не ходят, — всхлипнула Таннис. Отпустив нож, она схватилась за свитер Кейрена. Бедная бестолковая девочка, как она вообще решалась под землю спускаться? — Всегда стаей… а стаи крупные… они…

— Все закончилось…

— Ничего не закончилось, — с неожиданной злостью произнесла она и оттолкнуть попыталась. Сильная. Но Кейрен сильнее. — Они так просто не уйдут.

Это Кейрен уже понял.

— Ничего. Подождем, пока уйдут.

— А сколько ты продержишься? — в темноте не видно ее лица, и Кейрен разглядывает его кончиками пальцев, жалея, что слишком они грубые. Он помнит ее плоские скулы и крупный рот, губы шершавые, обветренные. Подбородок упрямый. И курносый нос с веснушками, бледными, выцветшими.

Она говорила, что в Нижний город редко заглядывает солнце.

— Столько, сколько понадобится.

Сутки точно.

Если повезет, и дольше… почему его не ищут? Или ищут, но…

— Расскажи, — попросил Кейрен, проведя ладонью по напряженной спине.

— Ты… меня лапаешь?

— Я тебя успокаиваю.

— Ну да…

Снова злится. Она забавная. Диковатая и… живая. Не прячет эмоции за маской приличий. Не притворяется кем-то иным, но…

— Успокаивает он, — Таннис попыталась отодвинуться, но пещера была слишком узкой. — Много вас таких… успокаивающих. Грент вот тоже… успокоить норовил. Едва не упокоил.

— Кто такой Грент?

Кейрен подавил вспышку иррационального раздражения: никто не имел права трогать его женщину.

— Сука одна, — пробормотала Таннис и, со вздохом, призналась. — Тебе он нужен. Это он затеял… листовки и бомбы тоже. Он из ваших, из Верхних. Он…

Ее ладони уперлись в грудь, отталкивая.

— Он дом взорвал. Мой дом.

Таннис выгибалась, пытаясь выскользнуть из его рук. Кейрен не позволил.

Дом?

Тот второй взрыв, эхо которого Кейрен услышал.

— Тише, девочка моя… я его найду…

Она вдруг перестала сопротивляться и сама вцепилась в Кейрена, уткнулась в плечо, всхлипнула очень тихо:

— Обещаешь?

— Клянусь. Найду. И его казнят.

— А меня?

— А тебя нет. Я же слово дал. Ты свидетель, ценный свидетель под моей защитой.

— Там много погибло… и все думают, что это я виновата… я бомбу принесла, а они… меня полиция ищет, — она жаловалась, выплескивая и пережитый страх, и чувство вины, горькое, невыносимое. Плечи Таннис часто вздрагивали, а на шее бился пульс. — И родители тоже… я должна была вместе с ними… коробку принесли… для меня… я в лавку вышла, купить хотела… дома есть почти нечего… а у меня деньги… и маме подарок… она мне платок отдала свой… я и тебе купила… мыла. С запахом.

— Каким?

Шепот Таннис ласкал шею теплом.

— Не помню… кажется, розы. И еще шоколад. Я себе купила шоколад… я его только однажды пробовала, — она судорожно выдохнула и снова сжалась. — А потом взрыв… и огонь… он дикий совсем. Страшный. Звуки пропали… я все видела, но ничего не слышала.

Ее шея окаменела. И спина была твердой. Пальцы, пробив вязку свитера, касались кожи Кейрена. Холодные.

— Я не хотела никого убивать…

— И поэтому выбросила бомбу?

Кивок.

— Грент говорил, что на складе никого не будет… охрана только, но ее уведут. Предупредят. А я поверила… я не дура, Кейрен, но мне хотелось ему верить. Он обещал деньги. Много денег. И я… я бы могла сообразить, что Грент не станет рисковать, предупреждая кого-то…

Горячий лоб. И мягкая влажная щека. Она плачет?

Плачет.

Слезы на вкус горькие, а Таннис хмурится. Кажется, Кейрен и в темноте способен уловить выражение ее лица.

— Я поверила, потому что…

— Тебе нужны были деньги.

— Да. Думала, уеду…

— Из Города?

— Хотя бы на другой берег. Там солнце часто появляется. И заводов нет. Баржа проплывает в половине шестого… и мамаша встает. Отцу ничего, он храпит, а я слышу, как она встает и ходит, ворчит. Ей спина болит. А мазь воняет зверски… потом она посудой звенит, завтрак готовит… а в шесть уже Большая Бетти с углем ползет. У нее голос громкий. И за стеной тоже начинают копошиться. Стены в доме тонкие. Слышно все… иногда Стелла клиентов приводит на дом. Так нельзя, конечно, но управляющий отвернется, если заплатишь…

Таннис рассказывала о какой-то другой, совершенно невозможной жизни, в которую Кейрен не верил. Он пытался представить себе ее, но не получалось.

— Выспаться никогда не выходит. После ночной придешь, голова гудит, а все вокруг… всем плевать. И солнца совсем нет. Иногда воздух желтым становится, как… у леди Евгении шуба была, которую она никогда не снимала. Я думала, что шуба собачья, а оказалось — из песца, белого, только шерсть пожелтела от дыма. Леди Евгения постоянно говорила, что дымы в Нижнем городе дурно сказываются на здоровье.