Искры гаснущих жил

Ну, судя по тому, что он тощий, угрозы не помогали. Таннис попыталась представить себе матушку Кейрена и… она наверняка ничуть не похожа на ее собственную. Ну да, леди не станет носить драный халат поверх мужской рубахи. И на нарядную клетчатую юбку, которую мамаша в последние лет десять надевала в церковь, не взглянет даже.

Она…

Она — часть другого мира, куда Таннис стремится попасть.

— Отпусти, — вывернувшись из его объятий, Таннис нащупала и сало, и нож.

— Дай сюда, не хватало, чтобы ты порезалась.

— Я…

— У крови очень яркий запах, — иным, серьезным тоном произнес Кейрен. — И если не хочешь привадить хищников, то позволь мне.

Позволила. И сунула пальцы в рот, пытаясь унять дрожь.

— Не молчи, Таннис, — Кейрен коснулся ее лица. — Расскажи мне об этих… людях.

— Они не люди. Они… давай я лучше расскажу тебе про короля…

…мамаша заперла ее и ключ с собою забрала. Сидеть тоскливо. И Таннис забирается на подоконник, рисует на темном влажном стекле буквы. Леди Евгения говорила, что следует тренироваться, выправлять почерки, но мамаша считала это все — глупостью.

И злилась.

Она даже поднималась под крышу и кричала на леди Евгению, требовала, чтобы та оставила Таннис в покое. Леди Евгения отвечала мамаше тихим голосом, что ту лишь злило.

— Нечего девке всякими глупостями голову забивать! — на мамашин крик выглядывали соседи, ухмылялись. В доме леди Евгению недолюбливали, почитали странной, а то и вовсе ненормальной, но обижать — не обижали.

Войтех сказал, что за нею подземный король приглядывает…

…она учила и его.

Буквы выходят кривыми, и Таннис в раздражении закусывает губу. Она ладонью стирает нарисованное и, прижав нос к стеклу, дышит.

…мамаша забрала ее тетрадь, спрятала… а в тетради писать удобней, чем на окне. Но Таннис сосредоточенно выводит на влажном стекле собственное имя. Получается почти хорошо. Полюбовавшись результатом, она стирает имя и вновь дышит.

Увлекшись, Таннис не замечает, как открывается дверь.

— Привет, малявка, — говорит Войтех.

И Таннис с визгом бросается на шею.

— Спокойно. Собирайся. Пойдем.

— Куда? — ей нравится висеть, зацепившись за него, и то, что Войтех поддерживает ее рукой, и что второй треплет короткие ее волосы.

— В гости к королю.

Радость исчезает. Живы еще ее воспоминания о недавнем походе под землю.

— Послушай меня, малявка, — Войтех отцепляет ее руки и усаживает Таннис на кровать. Родительская убрана и застлана покрывалом, которое мамаша из разноцветных кусочков сшила, правда, давно, когда еще у нее была охота что-то шить. — Бояться нечего. Нас пригласили и будут ждать.

И Войтех, присев на корточки у кровати, продолжает.

— Я хочу, чтобы он знал тебя. И его… свита, — на этом слове Войтех запинается. — Если вдруг со мной что-то случится…

— С тобой ничего не случится!

Она верит в это и не собирается отступать от веры.

— Конечно, малявка. Но жизнь — штука сложная… в общем, мало ли, вдруг тебе на будущее помощь понадобится? Или просто убежище. Без дозволения Мясника под землю лучше не соваться. Так что, собирайся.

Войтех сам вытаскивает из-под кровати грязные ботинки которые еще со вчерашнего дня не просохли.

— За обувью надо следить, малявка. И за одеждой тоже.

— За этой? — снова штаны с пузырями на коленях, и на заднице продрались. Мамаша там розовую латку поставила, сердечком.

— За любой, — Войтех непреклонен. Он заставляет вытереть ботинки, чего Таннис не понимает: все одно ж изгваздаются, вон на улице уже неделю дожди, значит, грязища кругом будет. Спорить она не смеет. Войтех сам заправляет в штаны мешковатую рубашку, и застегивает ее на все пуговки. Волосы расчесывает мамашиным гребнем… — Так-то лучше. Ты же красивая девочка, нечего притворяться оборванкой.

И Таннис розовеет.

Ей нравится, когда ее хвалят, а от мамаши не дождешься…

На улице и вправду дождь, но Войтех раскрывает над головой черный зонт.

— Откуда?

— Откуда взял, там уже нет, — отшучивается он. — Прячься, малявка. И не надо ходить по лужам. Лужи обходят…

Так это ж дольше… но Таннис, вцепившись в руку Войтеха, послушно огибает лужу за лужей, до самого моста.

— А мы разве…

— Под землю, — Войтех складывает зонт и подает руку. — Осторожно, малявка, берег скользкий. Иди по тропе.

Тропа вилась, проглядывая из-под серых травяных косм. Крутая, неровная, она спускалась к воде, но Войтех остановил раньше. Под опорой моста, что подымалась из осклизлого, омытого дождями берега, он указал на неприметную дверцу.

— Нам сюда.

Дверь на ржавых петлях к великому удивлению Таннис открылась беззвучно. В лицо пахнуло сыростью и особым подземным холодом, от которого пальцы судорогой свело.

— Держись за меня. И не отставай.

Пристроив зонт в углублении, Войтех достал свечу, и робкий огонек заплясал на его ладони. Таннис же вцепилась в рукав. Было не страшно — жутко.

Захотелось наверх.

Домой.

И мамашины запреты не казались больше глупостью. Таннис мысленно пообещала, что если вернется живой, то… постарается быть послушной девочкой. Хотя, конечно, подозревала, что сдержать обещание у нее не выйдет.

А Войтех вел все ниже и ниже.

Он с легкостью скользил по лабиринту подземных ходов, если и останавливался, то ненадолго, лишь затем, чтобы Таннис перевела дух.

— Уже скоро, — пообещал он на очередном повороте и, присев, заглянул в глаза. Освещенное желтым неровным светом, его лицо выглядело чужим, каким-то… старым? — Таннис, послушай меня, пожалуйста. Ты никогда и никому не должна рассказывать о том, что увидишь.

Таннис и не собиралась. Она знает, что длинный язык до могилы доведет.

— Я взял тебя и тем самым за тебя поручился. Если же вдруг ты проболтаешься, неважно, кому, но Король узнает, тогда плохо будет и тебе, и мне.

Шесть лет прошло, и Таннис нарушила слово.

Она замолчала и молчала, кажется, целую вечность. А Кейрен не торопил, он снова обнял ее, прижал голову к плечу, от которого воняло грибом. И Кейрен то и дело дергал шеей, руку тянул, но останавливался, не расчесывал. И Таннис не позволял.

— Давай есть, — пробормотала она, понимая, что еще немного и разревется.