Искры гнева (сборник)

— Не упоминай при мне этого ненавистного царя, — попросил Гордей. — Схватил он и словно когтями разодрал землю у Днепра, Слобожанщины. А теперь раздаривает своим вельможам и Дикополье.

— Вот и я говорю, — оживился Скалыга. — Зажали нас, что и дышать нечем. Барщину вводят. Людей перегоняют, как скот, с одного места на другое. И укореняют где хотят. Когда-то мы высекали искры гнева из людских сердец против царя, князей, воевод, против того хитреца и плута, кошевого атамана Кости Гордиенко, против гетмана Мазепы и всяких старшин-хапуг. А сейчас тех искр почти и не видно. Они едва-едва теплятся… Люди стали какие-то мелкие душой. Иногда даже думаешь: для кого же я высекал эти искры?..

— Ты, Пётр, что это, как хорёк, стал подпускать вонючего духу! — прервал язвительно Скалыгу Головатый.

— Как хорёк? — обиделся Скалыга. — Тьфу на тебя…

— Я, конечно, не думаю, что ты трусом заделался, — встал Гордей. — Но чепуху действительно мелешь. Не знаю, как ты, а я верю в "святое дело". Из пистолета Ивана Сирка, пусть ему покойно будет в могиле, Головатый за волю горемычного народа не промахнётся.

— А я хотя и присматриваю за пчёлами, — поднялся и Скалыга, — но иногда и добрых людей на медок к ульям приглашаю. И если, бывает, горят имения вельможных, то и тоже кое в чём к этому причастен…

— Вот и поисловедовались мы, — сказал весело Гордей, обнимая Скалыгу. — Теперь должен начаться между нами и настоящий задушевный разговор.

Ужинали они во дворе под навесом. Гордей от чарки отказался. Пожевал хлеба с луком и выпил кислого молока. То же ел и хозяин.

Ели молча, не спеша как приучены были к этому ещё с юных лет.

Из-за Донца надвигалась гроза. Чёрные громады туч уже давно поглотили щербатый месяц. Холодный порывистый ветер, словно играясь, раскачивал деревья, басовито гудел в дубраве. Где-то вдали за рекой небо располосовала молния. Будто с неохотой, лениво прокатилось тугое громыхание. Затем молнии засверкали одна за другой, освещая на мгновение клубящиеся тучи. Гром раздавался всё ближе и ближе. Пошёл дождь и тут же прекратился. Только падали изредка отдельные капли. Дождь будто раздумывал, идти или не идти. Но вот он пошёл снова и уже лил не переставая.

Сквозь яростный посвист ветра и грохот грома Скалга с Головатым услышали вдруг чей-то голос. Во дворе в густом водовороте дождевых струй показался человек.

— Иди сюда! Под навес! — почти одновременно прокричали Гордей и Пётр.

Человек рванулся к ним, но в это время на него налетел сильный вихрь. Человек качнулся и упал.

Головатый и Скалыга выбежали во двор.

— Это вы, дедушка Петро? — послышался радостный девичий голос. — Спасибо. Не беспокойтесь. Я сама… — Девушка поднялась, начала отжимать мокрые, отяжелевшие косы.

Голос её показался Головатому знакомым.

— А я к вам, дедусь, с тяжким горем…

— Говори смело, Хрыстя, это свой человек.

"Хрыстя, невеста Семёна…" Гордей представил: возок, Лащевого с вихрастым белым чубом. На руках колодки. Рядом с ним девушка…

— Говори, что там у тебя… — нетерпеливо повторил Скалыга.

— Семён в Торе, в крепости, — сказала девушка на удивление спокойным голосом. — Прошлой ночью они напугали ясеневского помещика, и Семёна на рассвете схватили…

Хрыстя рассказала, как везли закованного в колодки Лащевого, как взбунтовались, увидев это, ясеневцы.

— А солевара Григора сейчас в Бахмуте нет, — сказала она. — Только Яким, Григор же поехал…

— Знаю. Он в дороге, — прервал Хрыстю Скалыга. — С тем паном можно было бы, конечно, и подождать, — стал размышлять вслух Пётр. — Но раз так вышло… Да, Семёна нужно выручать. Вот что, — обратился он к Хрысте, — иди-ка, дочка, в хату, там на жердке висит одежда внучки. Переоденься в сухое, отдохни и отправляйся в Тор. Разыщешь хату монаха Якова Щербины, его ещё там называют "колдуном". Найдёшь, он живёт неподалёку от крепости. Расскажешь старику всё, что произошло, и попроси от себя да и от меня, пусть разведает, куда именно засадили парня. Это важно знать. А потом мы уже подумаем, что нам делать дальше… В Тор пойдёшь на рассвете. Ветрище и дождь, я думаю, к утру утихомирятся. Ну, иди отдыхай.

Хрыстя, ничего не говоря, исчезла в хате.

Скалыга, закатав штаны и накинув на голову какой-то мешок, пошёл на пасеку. Возвратился не скоро.

— Ульи стоят целёхонькими. Дождь не залил, — произнёс он довольным голосом. — Ну, да бог с ними… Дело, значит, такое, Гордей: нам нужно предупредить солевара Григора об опасности. А то, может, и ему простелется дорожка в Торскую крепость.

— Обязательно надо, — сказал Гордей, кутаясь в бурку и вытягиваясь на сене. — А солевар тот, как видно, молодец! Не стоит в стороне от борьбы…

— Ого, ещё как! — воскликнул Скалыга. Он помолчал немного, а затем улёгся с Головатым и тихо заговорил: — Если ты, Гордей, доберёшься счастливо до нашей Синюхи, то на том торговом берегу, где речка круто поворачивает на юг, около самой воды увидишь избу… Ты узнаешь её по каменному фундаменту… И ещё примета — сбоку груша: высокая, развесистая… Грушки небольшие, кругленькие, но сладкие… Особенно когда улежатся… Ещё там стоит небольшой вишняк… Так вот, зайди в хату и поклонись тем, кто там сейчас живёт… А если пусто, поклонись тому месту… От меня поклонись…

Слова Петра глушили ветер и дождь. Головатый напрягал слух. Но вскоре незаметно подкравшаяся дрёма слепила ему веки, и он уснул. А Скалыга, не зная этого, всё говорил и говорил…

Пришло хмурое утро. Набухшая от дождя земля безмолвствовала. Равнины превратились в широкие мелкие озёра. С низин тянуло дурманящим запахом перетлевшей травы.

Перед навесом, где лежали Скалыга и Головатый, появилась запыхавшаяся Хрыстя.

"Ты что, девка, с ума сошла?! В такую непогоду, да ещё ночью, ходить в Тор!.." — хотел отчитать Хрыстю Скалыга, но не стал этого делать. А только спросил удивлённо:

— Что, уже была?

— Была! — выдохнула Хрыстя. — Он в башне.

— Хорошо, иди в хату. Отдыхай. А мы здесь подумаем.

Хрыстя не спеша пошла по двору: подойдя к порогу хаты, она остановилась и, обернувшись, сказала:

— Он в третьей башне, что против дедушки монаха.

Во дворе появился паренёк, очень похожий на татарчонка. В руках он держал большой лук, на кожаном поясе висел колчан, наполненный стрелами. Скалыга показал ему на зелёную верхушку высокой сосны. Паренёк пустил стрелу. Верхушка сосны закачалась. Другая стрела надломила ветку.

Скалыга вынес из кладовой тонкое и узкое лезвие ножа.

— А вот донесёт ли, Захарка, твоя стрела на такую же, как сосна, высоту это лезвие?

— Донесёт и попадёт в цель! — уверенно сказал паренёк.

Головатый догадался: Пётр хочет послать узнику через решётчатое оконце башни нож.

— А может, попробовать освободить с помощью кого-нибудь из сторожей… — проговорил задумчиво Гордей.

— Можно и это попробовать, — сказал Скалыга. — Когда встретишься с Шагрием, то наведайтесь вместе к торскому монаху-"колдуну" Якову Щербине. Поговорите с ним…