Искры гнева (сборник)

Мы не имели постоянного места работы. Каждый рубил соль, где хотел. В тот день мы с Яном выбрали места рядом. Во время отдыха пилили пилкой мои кандалы.

Наконец с моих ног упали кандалы. Но я не отбросил их: сюда должен был зайти старший надсмотрщик. Он будет проверять, сколько нарублено соли, и должен видеть на ногах это железо.

Кошуцкий оглядел меня, усмехнулся, прислушался, нет ли поблизости кого-нибудь постороннего, и начал, уже в который раз, наставлять, как лучше пробиться подземными переходами, учил осторожности.

Вдруг голос Яна стал торжественно взволнованным. Мне казалось, что с его распухших, красных век вот-вот потекут кровавые слёзы.

— Будешь, друг Якуб, под небом, вспомни несчастного Яна Кошуцкого — пастуха, магистра, солекопа. Расскажи о нём людям. С юных лет он мечтал быть вторым Коперником. Когда же достиг зрелого возраста и овладел науками, то стал на борьбу за лучшую долю бедного люда. Расскажи, что умер он на священной и проклятой соли!.. Хотел написать всё, что о ней знает, и не успел. А может быть, ты, Якуб, напишешь?..

Я пообещал.

— Если же, — понизил голос Ян, — судьба занесёт тебя в Краков, зайди в домик против ратушных ворот. Найди там мою Ядзю. И если она до сих пор меня ждёт, скажи, что её Янек никогда уже не придёт к ней. Пусть будет она счастлива!

Ян поцеловал меня и снова торжественно, уже на родном польском языке, сказал:

— Будь всегда человеком!

— Будь всегда человеком! — повторил и я на своём родном языке.

В затемнённую штольню удалилась его высокая иссохшая фигура, и я остался один.

Вскоре в клетушку, вырубленную в соляной стене, зашёл надзиратель. Я погасил плошку, подкрался и оглушил его куском соли. Раздел, связал ему руки и ноги верёвкой. Здесь он должен был лежать до утра. Переодевшись в одежду надзирателя, я взял суковатую палку с железным наконечником и вышел из своей норы.

При моём появлении рабы-солекопы бросались врассыпную, а слуги-стражники почтительно уступали мне дорогу. Куда идти, я не знал, а спрашивать у кого-нибудь встречного об этом было рискованно. Каждый мог подумать: как же так, такой значительный человек и не знает, куда идёт, что-то, наверное, не так…

После долгих блужданий я наконец очутился в подземном соляном городе, в котором уже однажды бывал. Я бродил по улицам, искал выход и не мог его найти.

А время шло. Я понимал, что, как только кончится ночь, найдут связанного надсмотрщика, поднимется тревога, и меня поймают.

Что же делать?..

Начали гаснуть фонари. Улицы опустели. Я свернул в какой-то переулок. На пороге низкой лачуги увидел старика в чёрной одежде. Подошёл к нему.

— Беглец? — спросил он. — Только не отпирайся. Вижу, что беглец.

Мне ничего не оставалось делать, как признаться.

— Ты смелый. А я люблю смелых, — сказал старик. — Ладно, помогу тебе.

Глухо ударил колокол. Улицами покатилось эхо. Гул наполнял городок. Темнело.

— Поспешим. Скоро рассвет, — торопил старик.

Он ввёл меня в лачугу, взял в руки фонарь, затем открыл боковые двери. И мы пошли с ним узким проходом, в конце которого появился другой старик, в такой же чёрной одежде. Я понял, что они охраняют этот проход.

— Смелый человек! — сказал первый старик. — Молодой! Пусть идёт в мир.

— Пусть! — махнул рукой второй старик.

Двери отворились.

Я поклонился старикам, поблагодарил их, ступил через высокий порог и очутился на широкой, освещённой фонарями улице.

— Будь осторожен, сынок, у ворот! — донёсся до меня голос первого старика.

Дорога шла вверх и вверх. По ней без конца катились возы, нагруженные коробами с солью.

Ворота были открыты, но вереница возов вдруг остановилась. Оказывается, по ту сторону ворот скопилось тоже много гружёных и пустых возов. Произошла заминка.

Я решился на отчаянный поступок. Поднял высоко палку и пошёл смело к воротам.

У прохода стояли четыре охранника, вооружённые мечами.

— Дорогу! — крикнул я властно и взмахнул палкой, давая знак, чтоб возы двигались за мной.

Обоз двинулся. Я шёл впереди. Каким бесконечно длинным казалось то расстояние. И вот вход в соляную тюрьму позади. Свобода! Словно подхваченный ветром, я помчался в степной простор. Изнемогши, упал на землю, перевернулся навзничь, жадно всматривался в небо и плакал от радости. Воля!.. Опомнившись, поймал себя на мысли: радоваться ещё рано. Нужно быстрее, выбираться из этих краёв. А какими дорогами?..

Знал только одно: нужно идти на восток. Где-то там далеко, за горами и лесами, за множеством больших и малых рек, находится мой родной, степной край.

В полдень, усталый, голодный, я остановился около какого-то небольшого озера. На берегу нашёл несколько сухих рыб, съел их и, едва добравшись до кустов орешника, заснул.

Проснулся перед заходом солнца. Решил искупаться. Купался долго, с наслаждением. Когда вылез из воды на берег, то на месте, где лежала моя одежда, валялась только палка. Одежду кто-то унёс.

Дважды обошёл вокруг озера, присматривался, прислушивался, но нигде никого. Нашёл лишь рыбачью рваную сеть да несколько мелких, сухих рыбок.

Надвигалась ночь. С горных ущелий повеяло холодом…"

Старик Яков не спал. Он незаметно наблюдал за склонившимся над книгой Арсеном и улыбался: молодец хлопец, тянется к знаниям, — значит, будет из него толк.

Скоро исполнится тридцать лет, как Яков Щербина очутился здесь, в городке Торе. Построил вблизи крепости и солёного озера избу, вырастил сад, завёл пасеку. И вот лечит он теперь людей от разных болезней и учит грамоте подростков. Не поэтому ль и называют его в народе "колдуном". Колдун — слово нехорошее. Но когда люди говорят так о Якове Щербине, то произносят это слово тепло, уважительно. Яков долго искал, кому можно было бы передать свои знания, приобретённые им за долгие годы, и кто помог бы ему вести записи, потому что сам он уже писать не может, зрение его стало слабым. А ему так хочется, чтобы внуки и правнуки знали, что делается сейчас в их крае. Кроме того, он обязан сдержать данное когда-то своему избавителю Кошуцкому слово — рассказать людям о том, что слышал от него и что знает сам.

Арсен, кажется, как раз тот, кого он искал. Мальчик сообразительный, старательный, прилежный в науке. Он не только научился уже читать и писать, а даже и сам пробует излагать на бумаге свои мысли.

…Кончив читать, Арсен долго не мог прийти в себя. Так вот он, оказывается, каков, дедушка "колдун"… А что же с ним было дальше? Он взглянул на полочку с книгами. Их там было несколько, все в кожаных переплётах. Но в какой же из них продолжение?.. Не удержался, подошёл, развернул одну, другую, третью…