Искры на воде (сборник)
Шрифт:
— Хотелось бы мне пожить с вами немного, только не отлучишься сейчас отсюда. Илья Саввич в Тайшете живёт, делов у него там много, да и по-семейному получилось так. Жена у него полтора года назад померла, помнишь же, больная была, так он сразу и уехал отсюда. Оставил Нестора на хозяйстве, а меня в пригляд определил. С собой дочку малолетнюю забрал было, но пришлось вернуть сюда. Илья Саввич стал девиц водить, погуливать, а дочка хоть и мала ещё, но характером в батюшку, такие концерты устраивала там, чуть было дом не спалила, вот и привёз он её сюда, от греха подальше.
— Так она малая совсем, — удивился Евсей.
— Десять
— Мы тоже едем завтра с ними, мне надо поговорить с Хрустовым.
— Так и поедете вместе, чего по одному болтаться. А дело серьёзное, может, и я тут смогу решить?
Евсей рассказал старому другу, что собирается ещё сходить за золотом, а если получится, то и попробовать завести торговые отношения с карагасами. Снарядить пару подвод с товаром да обменять их на пушнину, а если повезёт, то и на золото.
— Это я не могу решить, езжай к самому, а тебе скажу так — тянет золото. Только не приближайся к нему, держись на расстоянии. Недавно приезжал мужик с Благодатской, рассказывал, что часто стали люди пропадать в тайге. Пойдут золото мыть — и ни слуху, ни духу. Если решишься, то один не ходи и боронись чужого человека в тайге, не зря люди пропадают. А так, конечно, дело стоящее, если с умом подойти, да и карагасов не обижать.
Утром к лавке поехали вместе с Лавреном, он должен был передать с обозом ещё какие-то бумаги. Возле крыльца стояли две подводы, груженные доверху, рядом — коляска на рессорах.
Родион только подошёл посмотреть диковинный экипаж, как с крыльца к нему бросилась нарядно одетая девочка.
— Родя, это ты? Какой ты стал большой! Здравствуй, Родя.
— Лизавета?
— Да, я это, не узнал, что ли?
— Не узнал.
— А ты чаще приезжай! Где ты был?
— Я?
— Знаю, живёте вы на заимке в лесу!
— Откуда знаешь?
— Тятя говорил, а я подслушала. Только не говори мне, что подслушивать нельзя, мне про это Аннушка говорит постоянно.
— А ты её не слушаешь?
— Почему не слушаю? Слушаю, но делаю по-своему. А мы в Тайшет едем, там церковь открывать будут, я хочу посмотреть, говорят, что народу будет страсть как много.
— Мы тоже в Тайшет.
— Правда? Поедем вместе, хочешь, со мной поедем на этой коляске. Хочешь?
— Здесь места маловато, мне не достанется.
— А ты умеешь лошадью управлять? Умеешь, чего я спрашиваю, вот и будешь управлять, а возница на другой телеге поедет.
Лизавете даже и не попытались возразить. С ними в коляске была только Аннушка — воспитательница Лизаветы.
22
Тайшет приготовился к торжеству: подмели улицы, убрали от дворов мусор и дрова, обильную грязь, оставшуюся от недавних дождей, застелили лапником. Лавки на Базарной площади вымыли, вычистили окна, настелили
тротуары. В город приехали гости из губернии вместе с архиепископом Тихоном из Иркутской епархии. Приехали купцы и промышленники, а также состоятельные горожане, пожертвовавшие немалые деньги на храм.Урядник Иван Савельев, с самого утра заглянувший в питейную и принявший стаканчик анисовой, стоял немного в стороне, заложив руки за спину, и зорко наблюдал за публикой. Двое десятских время от времени подходили к нему и докладывали обстановку, он еле заметно кивал головой и продолжал смотреть вокруг. Дожидался времени, когда начнут освящать церковь.
Хрустов Илья Саввич вместе с гостями и дочерью находились немного поодаль, чтобы не попасть в толпу, когда народ, влекомый крестным ходом, пойдёт по кругу. Едва народ двинулся, Хрустов сказал:
— Пойдём в лавку от греха, а то затопчут. Оттуда тоже будет видно.
Торжество продолжалось весь день. Только под вечер люди разошлись группами и устроили гулянья: по улицам носились пролётки с гармошками, у домов устраивали пляски. В питейных заведениях только успевали открывать бутылки.
Вечером в новом просторном доме Хрустова собрались гости, местные торговцы уровня Ильи Саввича. Шампанское лилось щедро, музыка гремела, народ веселился.
Евсей сидел с краю стола, стараясь не примыкать к шумным компаниям, особо не пил — не любил. Родион с Лизаветой находились в просторной комнате, где было довольное количество книг, многие были с картинками.
— Расскажи мне, что ты делал на новом месте? — спросила девочка. — Я скучала по тебе. Когда не стало матушки, я осталась совсем одна. Приходила на кухню, забиралась в уголок, где мы с тобой сидели, и грызла пряники или плакала.
— В деревне, где мы живём, тихо, чужих людей нет, только наши, кто приехал из Конторки. Зимой снегом заносило так, что ворота и калитки не закрывали — не успевали очищать, а летом поначалу было много комаров и мошки, потом траву около домов повытоптали, так стало меньше. Бывает, и сейчас спасаемся дёгтем. Ребятишки потешные выросли, гуляют сами уже по двору, у меня племяшка растёт, Нюша, такая крикунья.
— Почему она кричит?
— Маленькая ещё. Всё ей надо, вот и требует рёвом, что видит. Вырастит — не будет кричать.
— Ты её любишь? — спросила девочка.
— Да, она же моя племянница.
— А меня никто не любит, — сказала Лиза и стала смотреть в окно.
— Почему?
— Матушки нету, Нестор — дурак, тяте некогда, он только работает.
— Почему Нестор дурак?
— Одевается как барышня, маслом мажется, а потом улыбается всем в лавке, разве не дурак?
— А почему ты не живёшь здесь, в Тайшете, наверное, интересней, чем в Конторке. Здесь и народу больше. Мне говорили, что тут синематограф есть, хотелось бы посмотреть.
— Я видела уже.
— Интересно?
— Нет. Там только целуются да из пистолей палят, и музыка громко играет.
— Хотелось бы посмотреть.
— Завтра и сходим. А Нюша какая? — вдруг спросила Лизавета.
— Вот такая, — показал рукой Родион.
— Такая маленькая?
— Да. Она недавно стала ходить ножками, кроха ещё.
— Батюшка говорил Аннушке, а я подслушала, что осенью наймёт мне учителя, будет он меня наукам учить.
— Ты же училась?
— Только две зимы ходила в класс, а потом всё и закончилось. Читать и писать научилась — и только.