Искры на воде (сборник)

— Никита, ты что? Сдурел? — заорал Антип. — Как ты там терпишь! На полу не усидеть!

Никита, улыбаясь, весь малинового цвета, пышущий жаром, вышел в предбанник и, сладко жмурясь, сказал:

— Хорошо.

— Сдурел совсем, — проворчал отец, — открывай дверь — не войти.

— Хорошо, — повторил сын, сидя на скамейке, и закрыл глаза. — Отдохну и ещё схожу.

Отец с сыном сидели в предбаннике уже одетые, не в силах подняться и идти.

— Здоров же ты париться, — сказал отец, — да и в работе тоже горазд. Женить тебя надо уже, а тебя из дому не выгонишь. Так и просидишь всю жизнь на родительской шее.

— Жени, — буркнул сын.

— Так на ком женить? Ай высмотрел кого? — подозрительно посмотрел Антип.

— Иринка, Ивана Юшкевича дочка.

— Это которая? — спросил Антип, словно не знал. — Старшая, что ли? Ничего, справная. Сосватаем, а через месяц и свадьбу отгуляем. Или шутишь?

Были у Антипа сомнения: дома сидит по вечерам, днями в кузне, где это они сговорилися?

— А как погонят сватов-то, что тогда делать?

— Какие сваты будут, так и встретят, — заулыбался Никита.

— Чего скалишься? Толком-то скажи что-нибудь.

Отец шёл из бани впереди и ворчал, сын шагал позади, улыбался, думая о своём. Уже вечером, сидя за столом, Антип сказал:

— Слышишь, мать, жениться наш младший надумал. Говорит, сватать надо идти.

— Сиди, старый, несёшь ерунду, — сказала мать, взглянув на сына.

— Чего ерунду? Сказал мне, что выбрал себе невесту. Вот и думаю: шутит он или правду говорит. У него сразу ничего толком не выбьешь.

— И кого ж он выбрал?

— Будут у тебя две Иринки, — сказал отец.

Сестра прыснула в кулак. Ей было известно, о ком идёт речь.

— Цыц, хохотушка, — приструнил отец, — нечего тут смешки разводить.

Непонятно стало: шутит отец или нет.

— Так серьёзно, что ли? — растерянно спросила мать. — Ты-то чего молчишь? Кто за тебя пойдёт, если у тебя каждое слово щипцами вырывать надо?

Никита ел молча. Пусть поговорят, понимал, что ещё шутят над ним, но не обижался. Сейчас наговорятся, а потом и он скажет своё слово.

— Скажи матери, кого ты выбрал, — кивнул отец, — не мне же называть.

— Иринка, Юшкевича Ивана дочь.

— Ишь ты? Так она молодая ещё, — всплеснула руками мать. — Сколько ей?

— Девятнадцать скоро будет, — сказала сестра.

— Нет, в самый раз. А чего? Пора и жениться. Сговорились, что ли?

— Сговорились.

Пока отец с матерью недоумевали, Никита оделся и пошёл на вечёрку. Посреди деревни была небольшая площадь. Вниз к реке шёл широкий прогон для скота. На этом прогоне с краю стояла кузница, а выше открывалась широкая поляна. Там и проходили вечёрки. Играла гармошка, пели песни, танцевали. Вокруг кострища стояли чурки, на которых сидели парни и девчонки. Собирались тогда, когда начинало темнеть. Первыми приходили те, кто помоложе, разжигали костёр. Потом подтягивались и остальные, кто желал.

Никита присел на чурку и стал ждать Иринку. Её ещё не было. Не было и подружки, Светки Морозовой. Они всегда приходят вместе. Пацаны, которые помладше, потихоньку покуривали самосад. В деревне немногие курили, но табак выращивали для домашних нужд. То моль потравить, то в огороде табачным настоем опрыскивали рассаду от всяких гадов. Пацаны воровали табак, крошили листья да покуривали. Хотелось казаться повзрослей. Никита задумался и не заметил, как подошла Иринка.

— Пришёл? — спросила она неожиданно.

Он поднял глаза и улыбнулся.

— Уже хорошо. Подвинься, я присяду. — Она сама немного подвинула его и, присев рядом, открыто посмотрела ему в глаза.

— Уже думала тебя из дома на верёвке вытаскивать. Как старик какой, прирос к лавке. То на работе сидишь, не выдернуть. Проводишь меня сегодня?

— Провожу, — сказал он, улыбаясь.

Ему нравилось, что она так много болтает и не смущается, как он. Сидит рядом, смеётся, хлопает большими ресницами, что-то показывает руками. Ему больше ничего не хотелось: просто видеть её, слышать.

— Уснул, что ли? — дёрнула она за рукав. — Я спрашиваю, завтра будешь работать?

— Где? — очнулся он.

— В кузнице.

— Да, пока ещё стоит погода.

— Приду посмотреть на твои цветы, не рассмотрела в первый раз.

— Приходи. Посмотри.

— Хороший ты собеседник. Говоришь и говоришь, просто слово некуда вставить, — уставилась она на него.

Он улыбался и молчал.

— Правильно, не люблю тех, кто больше меня болтает.

— Это кого не любишь?

— К примеру, Сашка Морозов. Того не останови, он и во сне говорить будет.

В этот момент подошёл Сашка:

— Ирин, пойдём танцевать. Чего уселась, как старуха?

— Уйди, — сказал Никита, улыбаясь.

Сашка взглянул на него и понял, что лучше уйти.

Иринке очень нравился этот добрый, красивый, немногословный увалень. Она даже представила, как он берёт её на руки и несёт по полю, где полно цветов. Она зажмурила глаза — так ей стало сладко.

— Про цветы! Расскажи про цветы, как ты придумал их делать?

— Увидел на другом берегу Туманшета, мы с ребятами плавали туда. Таких цветов я больше нигде не видел, потом пришло в голову сделать.

— Отец что сказал?

— Я не показываю ему. Ругаться будет, скажет, что баловство, да и только.

— Я со Светкой приду, можно?

— Можно.

— Нет, я одна приду.

— Приходи как хочешь.

Они вскоре ушли от костра в сторону берёзовой рощи. За огородами стояла небольшая, чистая берёзовая рощица. Ещё когда стали застраивать деревню, решили рощу не трогать, пусть стоит на радость всем. Даже сок берёзовый там не берут. Возле рощи валялись два сутунка, два коротеньких ошкуренных, давно высохших брёвнышка, приспособленных под скамейку. Возле костра сразу раздались шепотки. Все сразу заметили, что Никита под ручку ушёл с Иринкой. Удивлялись, как это ей удалось подцепить такого парня, о котором многие девчонки мечтали. Поговаривали, что без колдовства не обошлось. Но ещё больше разговоров было, когда на следующий день к Юшкевичам пришли сваты. Дело сладили быстро и полюбовно, свадьбу сыграли через месяц, когда с уборкой урожая управились. К тому времени выпал снег. Ряженые упряжки полдня носились по деревне, потом умчались в Туманшет, в церковь. Гуляли свадьбу шумно, а через месяц была ещё свадьба — Мехонова Макара и младшей дочери Суренкова, Ксении. Деревня веселилась ещё неделю.

Много уже свадеб прозвенело бубенцами по единственной деревенской улице. А сколько ещё прозвенит?

26

Шагап Ибрагимов нёсся на крепком молодом жеребце по деревне. Конь испугался чего-то и понёс, не слушая узды. Парень изо всех сил тянул повод на себя, но жеребец не реагировал. Кое-как удалось направить коня из деревни вниз к реке. Там уже, отпустив узду, Шагап покрепче сжал коню бока и изо всех сил вцепился в гриву. Жеребец почувствовал свободу, задрав вверх хвост, летел с горы.