Искры на воде (сборник)

— Не понял.

— А сейчас?

— Сейчас-то чего?

— А лохматый где? — Егор увидел, что нет кобеля, лохматого молодого волкодава. Он сидел на цепи и сторожил хозяйство.

— Ещё вчера сорвался и удрал в деревню. Там собачья свадьба — нескоро появится.

— Повезло ему, а этот просто герой.

— Когда я выскочил, он уже готов был.

Конь фырчал, но шёл домой. Настя увидела медведя, посмотрела на сына, спросила:

— Ты цел?

— Да, — ответил сын.

— Я так понимаю, что и этот сам пришёл?

— Сам.

— Не к добру это, — сказала Настя и пошла в дом.

Отец с сыном переглянулись, буря, которую они ожидали, пронеслась.

— В прошлом году и нынче в одно и то же время к тебе пришли. Что-то не так. Слишком близко около деревни шатаются, развелось много: никто не бьёт. Теперь и днём с ружьём в лавку надо ходить.

— Подранок, Никола смотрел. Кто-то бросил подранка, возможно, тоже столкнулся, выстрелил от страха и убежал, а он пришёл в деревню. Хорошо, хоть сюда, а там, наверху, ребятишки на улице гуляют. Дел бы натворил.

— Надо предупредить, может, еще какой придёт, — сказал Егор.

— Петрович, вещи домой носить? — спросил Никола.

— Да, носи. Потом с медведем что-то надо делать. В деревне спроси, может, мясо кому нужно, раздай.

— А шкуру?

— Это Фёдора добыча, шкуру оставь.

— Пойду к маме схожу, что-то с ней не так.

— Сходи, — сказал Егор, а сам пошёл посмотреть на медведя.

Осмотрев его, определил, что по медведю стреляли три раза. Два

свежих выстрела, и один на передней лапе с почерневшими подтёками крови.

Фёдор вошёл в дом. Мать сидела у окна. Смотрела куда-то вдаль, о чём-то думала.

— Мама, ты чего?

— Ты просто герой, — сказала она и улыбнулась. — Защитник.

— Просто так получилось, — смутился он.

— У хороших мужчин всегда любое хорошее дело — случайность. Не к добру это. Ох, не к добру. Медведь сам во двор пришёл.

— Подранок это.

— Подранки в лесу караулят, а в дом не пойдут. Плохая примета. Сынок, готовиться будем, учиться надо ехать. Ручкины обещали помочь устроиться.

— Хорошо. Я буду готовиться.

— Вот и ладно, — сказала мать, обняла и поцеловала его в лоб.

— Какой большой стал, не достать.

29

Конец июля выдался дождливым. Половина сена была скошена, другая стояла нетронутая. По утрам вставало солнце, предвещая хороший день, но в обед, когда подходило время переворачивать скошенные валки, вдруг натягивало тучку. Кратковременный, на четверть часа, небольшой дождик портил всё дело. День проходил насмарку, одно слово — сеногной. Но старались ловить момент, ставить копны. Завершать сенокос пришлось долго, только к середине августа кое-как управились.

С тяжелым сердцем ехал Егор домой, вчера он отправил жену с сыном в Иркутск. Ручкин, как и обещал, написал письмо, в котором сообщал, что всё готово, пусть Настя с Фёдором выезжают. Училища есть всякие, можно выбирать, от военных до разных гражданских. Собирались недолго. В Тайшете узнали страшную новость: началась война.

— Видишь, и случилось беда, — сказала Настя. — Давно надвигалась. Что делать будем? Поедем или вернёмся?

Егор обнял жену, потом посмотрел ей в глаза и сказал:

— Настенька, надо ехать. Потом будет возможность или нет, кто знает. А война? Ну что война. Войны приходят и уходят, а жизнь продолжается. Надо жить.

— Понимаю я всё, а страшно мне чего-то.

— Мне тоже не хочется войны, а что делать? Не мы решаем. У царя голова не нашей чета, раз затеяли дело, значит, нельзя было иначе. Даст Бог, закончится всё быстро, потерпи, голубушка. — Егор уговаривал жену, а у самого настроение было не лучше.

Понятно, что война где-то там, далеко, и сыну только семнадцать. А как затянется всё это, и сыну достанется и кровь, и боль. Конечно, раз империя в опасности, то надо кому-то встать на защиту, но когда касается своей кровинущки, тяжело благословлять на смерть, ох как непосильно. Нет, надо учиться, надо ехать.

Поезд отправлялся ближе к вечеру. Егор стал собираться домой, вдруг к нему подошёл молодой мужчина. Знакомы лично они не были, но Камышлеев помнил его в лицо, это был один из служащих, работавших с переселенцами.

— Вы меня не помните?

— Вы работали с Ручкиным, — сказал Егор.

— Правильно, — обрадовался мужчина.

— Я не знаю, как вас зовут, извините.

— Это не важно. Я хочу вас предупредить, что к вам в деревню придут военные люди — мобилизация объявлена. Фамилии я не помню, но по вашей деревне уточняли списки. Камышлеевка, правильно?

— Да.

— Предупредите, пусть люди успеют собраться.

— Когда приедут?

— Дня через два-три. Не позже.

— Спасибо.

— Ладно, я побежал, — сказал мужчина и удалился.

Он шёл не оглядываясь, шёл быстро, втянув голову в плечи, будто его морозило. Или он скрывался от кого-нибудь? Егор долго смотрел вслед и думал: «Вот и пришло горе в деревню, вот и услышит она страшный бабий вой. Слишком всё было гладко и хорошо. Вот и начинается наша чёрная полоса. Эх, горе — горюшко, как же без него-то?»

Егор давно уже трясся на телеге, а тяжёлые мысли всё больше одолевали его: «Как же теперь быть? Сколько времени понадобится на войну? Как коснется она меня, Егора Камышлеева? Столько потрачено сил, а придётся бросать всё. Сын уже не вернётся домой. Чего ему тут делать? Где-то приспосабливаться надо в другом месте, людном, где грамотному человеку почёт и уважение. Прав Ручкин, надо перебираться в Иркутск».

Так Егор и не собрался строить дом в деревне, не захотел вместе со всеми. Здесь во двор никто не заглядывает, собак не злит. Как же жить в городе? А может, не в городе, а присмотреть место в недалёкой деревне, да и поселиться? Чем заниматься тогда? Землю пахать, хлеб растить? Но землицу просто так никто не отдаст, а дадут кусок леса, вот и отвоёвывай себе пашню. И государство три десятины пашни не предоставит. Так что выходило и так плохо и эдак.

До Конторки добрался уже затемно, остановился в ночлежке. Там и услышал, что все говорят только про мобилизацию. Народ шумит. Кто плачет, кто самогон хлещет да песни поёт. Кому война, а кому причина погулять на проводинах, а их будут делать в каждой семье, которую коснётся проклятая война. Поговаривают, что будут брать не только молодых. Вот и подумай, кого отправлять надо: сына или мужа? А кого жальче? Как поделить? Отправить — полдела. А как дожидаться? Вот и прольются ещё слёз не ручьи, а реки. Придёт ещё бессонных ночей череда. Да вскакивание на каждый стук в калитку и на топот лошадей.