Искушение

— Здесь обычно шабаш ведьм. Знаешь, что это такое?

Я покачала головой. Опустила глаза и увидела очерченный круг на земле, по форме манежа в цирке, а на земле золу.

«Костёр разжигали», — подумалось мне.

И вдруг, о боже, мой взгляд приковало кольцо, которое, по всей вероятности, слетело с пальца и нынче утопало в золе. Я нагнулась, присела на корточки и прочитала надпись на его внутренней стороне: «С днём нашей свадьбы, мой любимый!»

Сердце дрогнуло, мне стало плохо, судорогой сковало тело, и ком подкатил к горлу. Я узнала обручальное колечко своего мужа — он был здесь. Значит, мои догадки и предчувствия, которые гнала от себя, не напрасны. Боже праведный…

«Пришёл конец моим грёзам». — Я отошла, прислонилась к стене, чтобы не упасть. Больше мне здесь делать нечего. Доказательство молотком стучало в висках: «Предатель!»

Не помню, как возвращалась оттуда, на этом сон прервался. Мне не потребовалось времени на размышления. На следующий день, никому ничего не говоря, собрала кое-какие вещички и уехала. Недалеко от нашей губернии находился женский монастырь, мы ездили туда на праздники. Вот туда и поехала. Мужу оставила записку, всего два слова:

«Ты свободен», — и рядом положила своё обручальное кольцо с идентичной надписью с внутренней стороны. Перед свадьбой ювелир по нашей просьбе выгравировал эти слова на кольцах.

А когда настоятельница нашего монастыря ушла в мир иной, меня попросили занять её место. Так я оказалась здесь.

— Мужа своего больше не видели?

— Нет и не надо.

Авторская ремарка

Прошло время, агент тайной канцелярии, расследуя преступление, нашёл мужа Натальи Серафимовны и задал ему вопрос в лоб:

— Вы, любезный, часом не были знакомы с женщиной, которая наслала заклятье на княгиню Ларскую Надежду Тимофеевну?

Безвольный собеседник смутился, покраснел, потупил взор и промямлил что-то невнятное, уходя от ответа.

— Вы не ответили на мой вопрос, — строгим голосом напомнил Семён Платонович.

— К несчастью, был. Её звали Агафья.

— Так что же тогда произошло? Поясните.

— Она разрушила мою жизнь. Водила смотреть шабаш ведьм, вы знаете, что это такое? Всё низменное подчиняет себе твоё сознание, ты становишься безвольным животным, тряпкой, игрушкой в их руках. Когда совсем ослабел, принудила участвовать и заворожила. Потерял я себя, а вскоре и семью, — понурив голову, рассказывал Дубинин. — Долго болел, не мог отделаться от колдуньи, которую все в округе называли голодной волчицей. Супруга приходила во сне, успокаивала, наставляла, советовала, так она меня вылечила. Но смелости не хватило покаяться перед ней и выпросить прощение. Безвольное существо, за то жестко наказан, и поделом мне. Наталья рядом с Богом, моё место — в аду.

Прощание с детством

Я вернулась домой. Не откладывая в долгий ящик, перебирая вещи, стала укладывать поклажу.

— Поеду к Васильку. А там как Бог даст… — приняла я решение.

Каждая вещичка напоминала мне какие-то события. К ним родители готовились загодя, отбирали подарки так, чтобы они остались в памяти навсегда. Матушка выжидала, когда я усну, тихонечко пробиралась к моей постели и укладывала сюрприз рядом со мной. Вспомнилось, и так сердечко сжалось. Присела на мгновение, обвела взглядом свою комнату.

«Господи, здесь я была такой счастливой. Мой любимый дом — детская обитель, колыбель моя. В этом доме я появилась на свет, няня рассказывала, что роды у матушки были тяжёлыми, но, слава Богу, обошлось — она справилась. Здесь я училась ходить, поминутно падая и горько плача. Именно в этом доме я произнесла своё первое “ма-ма-ма “. Тут забавы перекликались с шалостями, проказами, баловством. В этом доме меня окружали необыкновенные люди, для которых благополучие самых близких считалось делом первостепенным. Я это усвоила с той самой поры, как научилась понимать всё, что происходило на моих глазах. И даже то, что пряталось за стеной родительской спальни. По воскресеньям мы с матушкой и сестрицей ходили на службу. А вот до литургии я ранёхонько забиралась к матушке под бочок, она обнимала меня, и мы секретничали. Там или в редкие часы досуга на прогулках матушка с отцом обсуждали самые насущные вопросы. Но мне каким-то странным образом передавался трепет их отношений и желание превратить жизнь детей в праздник. В этом доме никто и никогда не повышал голос, даже слуги старались соответствовать матушке и отцу. Мир и божья благодать царили в нём. Здесь я многому научилась».

Вдали послышалось пение, то крестьянки, пропалывая землю, затянули хороводную:

«Миленький, ты мой,

Возьми меня с собой,

Там, в краю далёком,

Буду тебе женой…»

Няня не любила эту песню. Говорила, что она очень грустная, напоминала ей юность.

Вспомнилось, как с соседскими мальчишками бегали в рощу мимо крестьянских домов и собирали чёрную, крупную, мясистую шелковицу. Ягоды — загляденье, с пупырышками, сочные и необыкновенно сладкие. Объедалась ею. Перемазанная от ушей до кончиков пальцев, я возвращалась домой. Няня сердилась и брюзжала долго, заставляла мыться. А я не любила. Агаша ставила на закрытой веранде корытце и поливала меня, приговаривая:

— Вот, так на человека станете похожи. А то — замарашка. Укутывала меня в простыню и несла в дом.

— Быстро переодеваться! Барышне не пристало вести себя, как крестьянским детям. Что скажет ваш батюшка, когда вернётся?

А я хихикала в ответ, мне было весело. Шелковица такая спелая, сладкая, сочная, необыкновенно вкусная, её сок на губах тонкой плёнкой подсыхал, я поминутно облизывалась. Какое непередаваемое послевкусие оставалось и услаждало душу! Настроение было превосходное. После этого обедать не хотелось. А няня бурчала:

— Гляньте-ка, что делает — не ест, возит вилкой по тарелке, размазывает, слыханное ли дело, нехорошо это, барышня.

«Господи, здесь я была такой счастливой. Какое чудное и незабываемое время осталось за плечами. Будет ли в моей жизни когда-нибудь что-нибудь подобное?» — Печаль заполонила душу и грузом сдавила, не было спасения от неё.

Я укладывала вещи, а мысли непрерывным потоком пробивали голову, барабаня, как дождь по крыше: «Мне предстоит научиться жить иначе. Привыкнуть к факту, что никогда больше я не услышу, как отец под настроение задушевно читает стихи матушке, а она ему в ответ подплывает лебёдушкой к роялю и исполняет один из любимых своих романсов. Мне предстоит ко многому привыкнуть. И всё же я верю, что придёт день и час, вновь вернусь в свою детскую обитель, где и поныне живёт дух нашей большой семьи. И даже если мне суждено весь век провести в одиночестве, хотела бы скоротать его в нашем имении». — Мой взгляд перескочил на другую полку шифоньера и натолкнулся на куколку.

«Батюшки, моя Танюша, старушечка из папье-маше. Не может быть. Сколько раз я беспощадно выдёргивала ей руки, изучая, откуда они растут, и следом начинала громко плакать, сопереживая куколке. Плотник Степан вставлял руки на место, приговаривая:

— Барышня, вы сделали своей подружке очень больно.

Отец, услыхав его слова, подхватывал и хвалил:

— Молодец, Степан, правду говоришь. Ниночка, учись дарить радость, боль и без тебя найдётся, кому причинить».

Я подошла к полке с книгами.

«Мои любимые сказки, матушка на ночь мне их читала. А вот эту книгу, — достала толстый потрёпанный том, — я прочитала тайком от родимой. В ней герой так сладко целовал героиню, что я краснела от макушки и до пяточек. А ещё…» — Я что-то вспомнила, но няня прервала моё уединение.

— Барышня, вы собираетесь в дорогу?

— Да, Агаша.

— Надолго покидаете нас?

— Не знаю. Погощу у Софьи Гавриловны. С Васильком наметили заняться поиском человека, из-за которого отец погиб.