Искусство нарушать правила

— Вы в школе любили играть в салки с поцелуями? — прошептал он, опуская голову и глядя на нее в упор.

— Конечно, — хрипло ответила она, загипнотизированная его взглядом.

— И вы, наверное, всегда первая предлагали сыграть?

Джесс воинственно вскинула голову, стараясь успокоиться. На этот раз она не отведет взгляда! Он дразнит ее, старается завести, чтобы она призналась, что он оказывает на нее сильное действие. Но он не победит; она ему не позволит!

Он придвинулся почти вплотную, и она снова уловила аромат его цитрусового лосьона. Очень зря — она не так опытна в подобных играх, как он. Джесс даже закрыла глаза, потому что от острого желания у нее подкашивались ноги.

— Кому-то нужно держать себя в руках, — тихо сказал он.

Она изумленно посмотрела в его бездонные глаза и еле слышно прошептала:

— Тут я вас переиграла.

Он улыбнулся, и от его улыбки все ее тело заныло от желания. Он по-прежнему прижимал ее к себе; она слышала, как бьется его сердце. Или она слышала биение собственного сердца? Постепенно вибрация переместилась в низ живота.

Глубоко вздохнув, она чуть извернулась, и ему пришлось выпустить ее.

— Ну что, пошли?

В его глазах мелькнуло удивление — и что-то еще. Разочарование?

— Пошли, если хотите, — буркнул он. — Только схожу на кухню за припасами.

Через несколько секунд он вернулся с корзиной и свернутым пледом.

Джесс приказала себе не слишком забываться, хотя обстановка и будет крайне романтичной. Скорее всего, Ксандер ходил на пикник миллион раз с миллионом других женщин.

Он с улыбкой обернулся к ней:

— Ну, в путь!

Она кивнула. Из внутреннего дворика они вышли на лужайку. Тропинка вела в бухту.

Они шагали молча. Джесс наслаждалась приглушенным вечерним светом. Ксандер нес корзину с припасами. В напоенном ароматами воздухе угадывалось приближение грозы. Скоро пойдет дождь, и немного посвежеет.

Они шагали по теплому песку. Ксандер направлялся в дальний конец бухты. Наконец он остановился почти у самой кромки воды, откуда открывался живописный вид на противоположный берег озера, мерцающего и переливающегося в лучах заката.

— Надеюсь, мы не попадем под дождь, — заметила Джесс, глядя на зловещие тучи, надвигающиеся издали.

— Пока нам ничто не грозит, — ответил Ксандер, ставя на песок корзину и расстилая толстый плед. Затем он жестом пригласил Джесс садиться.

Она устроилась поудобнее — расправив юбку, стараясь прикрыть колени, — он опустился рядом с ней, так близко, что она снова почувствовала идущий от него жар. Достав картонные коробки с закусками, салатом, оливками и массой других местных деликатесов, он аккуратно расставил все на пледе и протянул ей тарелку.

— Угощайтесь, — предложил он, указывая на вкусности.

Пока Джесс выбирала, он достал из корзины две керосиновые лампы и зажег их каминной спичкой. Вокруг них затеплился мягкий, приглушенный свет. Джесс заподозрила, что он нарочно создает романтическую обстановку. От всего этого ей стало не по себе; она с трудом могла проглотить хоть кусочек. Ксандер ничего не говорил; наверное, решил, что после ее вчерашнего признания разговоры о еде под запретом. Очень мило… и заботливо с его стороны. Джесс невольно почувствовала признательность.

— Знаете, а вы совсем не такой, как я ожидала.

— Правда? — Он насмешливо улыбнулся.

— Вас изображают грубым, невоспитанным хулиганом, смутьяном, типичным «плохим парнем», но мне кажется, мои коллеги вас недооценивают…

Он притворился, будто обиделся:

— Не говорите так. Мне очень нравится моя репутация «плохого парня» и возмутителя спокойствия!

Джесс рассмеялась.

— Из-за чего вы так бушевали в юности? — небрежно спросила она, затаив дыхание.

Интересно, доверяет ли ей Ксандер настолько, что расскажет что-нибудь о себе? Его красивые глаза, когда он на нее посмотрел, снова показались ей бездонными; он как будто жадно искал в ее лице признаки… чего? Обмана? Сердце гулко забилось в груди. Что же он ответит? Ей нужна интересная предыстория, чтобы статья заблистала. Нет, возражал внутренний голос, дело не в статье. Ей самой хочется побольше о нем узнать. Она хотела думать о нем лучше, потому что, несмотря на высокомерие — которое, как она подозревала, служило защитным механизмом, — он ей в самом деле понравился. И не только потому, что он такой красавец, но и потому, что она догадывалась: в нем скрыто гораздо больше, чем он позволяет видеть окружающим.

Должно быть, оптимизм в нем одержал верх, потому что он наклонился вперед, посмотрел ей в глаза и спросил:

— А как по-вашему?

Возбуждение мало-помалу овладевало ею; она поняла: вот оно — он допускает ее к себе.

— У вас было трудное детство? — спросила она, надеясь, что правильно истолковала его намерения.

Он скрестил руки на широкой груди и посмотрел на стоявшую между ними лампу; Джесс заметила, как напряглись его мышцы под футболкой.

— Можно и так сказать. Мои родители не хотели заводить детей. Я получился случайно — о чем отец не уставал мне напоминать. — Ксандер снова покосился на нее, и она изумилась, заметив в его лице неуверенность — вот уж чего она прежде в нем не замечала. — Мама умерла родами. — В голосе зазвучали стальные нотки, отчего по ее спине пробежал холодок. — Мне пришлось расплачиваться за право жить в семье, а не в приюте… С самого детства я работал, отрабатывал свой хлеб и крышу над головой. Когда мне исполнилось шестнадцать, папаша вышвырнул меня из дому. Сам он почти все время проводил в пивных или букмекерских конторах, так что я и раньше нечасто виделся с ним. — Ксандер лег на спину, затем повернулся на бок и посмотрел на нее. Лицо его стало непроницаемым, как будто он опустил жалюзи.

— Ужас какой! — воскликнула Джесс, представив, что в детстве ему не позволяли делать то, что делают обычные дети, — ему вообще не позволяли быть ребенком. Сердце у нее сжалось.

Он пожал плечами:

— Ну да, мне туго приходилось. Я часто попадал в неприятности. Магазинные кражи, драки… Потом я увлекся граффити. Меня считали грозой квартала. Школьные учителя махнули на меня рукой после того, как поняли, что я неисправим.

Когда Джесс училась в школе, она знала детей вроде Ксандера. Они были одиночками, заблудшими душами. Им трудно было вписаться в то, что считается нормальной жизнью, потому что сами они не имели возможности узнать, что такое нормальная жизнь.

Ей стало душно; глаза наполнились слезами.

— Но посмотрите, чего вы добились. — Ей удалось не разрыдаться и сделать вид, что она просто откашлялась. — Всем хочется купить работы великого, талантливого Ксандера Хитона! — Она сдвинула брови, изо всех сил сдерживая порыв утешить его и обнять.

— Джесс, а вы бы что у меня купили? — спросил он, наклоняясь вперед с самой обольстительной улыбкой.

Гнетущая атмосфера последних минут растворилась бесследно. Он мастер непристойных намеков! Джесс забыла обо всем; она могла думать только о том, что видела перед собой. Перед ее глазами возник образ его великолепного тела, распростертого в постели, — и на нем только простыня, а по лицу блуждает его завораживающая улыбка. Она представила, как склоняется над ним и прижимается губами к его губам, стараясь поцелуями прогнать всю боль, которая отдаляет его от остального мира…

— Джесс! — Он нахмурился, как будто боялся, что она вот-вот уйдет за дверь, на которой написано «безумие», и больше не вернется.

— Что? — Она провела ладонями по волосам, стараясь привести себя в чувство. Порядок на голове — порядок в голове.

— Что с вами?

— Ничего. — Она посмотрела на озеро, стараясь вернуться в действительность. — Вы ходили в колледж или университет? Где вы учились рисовать? — спросила она, чтобы нарушить неловкую паузу.

Поставив тарелку, он оперся на локти и тоже посмотрел на воду.