Искусство невозможного (в 3-х томах)

17 октября 2000 г. Мониторинг СМИ. НТВ, Центр региональных прикладных исследований (ЦРПИ); 18 октября 2000 г. Federal News Service (FNS), Москва

ИНТЕРВЬЮ БОРИСА БЕРЕЗОВСКОГО

Программа НТВ «Герой дня», 15 октября 2000 года

Норкин: note 149 И последний вопрос, Борис Абрамович. Тема, которую сейчас много обсуждают буквально в последние дни, — я имею в виду возможный вариант возвращения гимна Советского Союза. Вы категорически выступаете против. А что, собственно, почему? Надо ли из этого делать какие-то политические выводы? Почему это действительно зна– ково, как вы говорите?

БЕРЕЗОВСКИЙ: Знаете, здесь есть два аспекта. Один — на уровне логики. Я пытался его сформулировать. Это пренебрежение к тому, что делается в последние 10 лет, но это еще большее пренебрежение к памяти тех, кто пережил эти ужасные годы. Там есть слова, в гимне, я сейчас их напомню. Но есть другое, что, мне кажется, важнее, чем логика. Это менталитет. Вот менталитет. С моей точки зрения, это музыка души. И вот есть два слова, да, музыка и душа. А музыка

— это звуки. Это не только до-ре-ми-фа-соль-ля-си, но это «Сталин », это «Ленин». В этом гимне, как вы помните, есть слова, где эти звуки: «нас вырастил Сталин на верность народу». На верность народу.

— Это старый вариант гимна.

— Вы знаете, я отношусь к тому поколению, я еще не очень старый человек, но я уже сказал, менталитет — это музыка души, это то, что безотчетно. Я когда слышу эту музыку, до-ре-ми-фа-соль-ля-си, из которой сложен, как музыка, гимн, я вплетаю туда слова, которые

тоже музыка. Я слышу отчетливо слово «Сталин», хоть потом и заменили, после 1961 года, у меня все равно это осталось, я все равно слово «Сталин» слышу, как миллионы и десятки миллионов других. Это как горн, который призывает к старому вернуться, это сигнал, который будет все время тянуть нас назад. Поэтому я считаю, что этот выбор, который сегодня делает (давайте не будем лицемерить) президент России, подчеркивает предпочтения президента России, предпочтение старого перед новым. Хотя была большая надежда, что он человек нового поколения.

3 ноября 2000 г. Известия, Москва

БОРИС БЕРЕЗОВСКИЙ: ЗА ДЕСЯТЬ ЛЕТ Я ТАК И НЕ НАУЧИЛСЯ РАЗБИРАТЬСЯ

В ЛЮДЯХ

БЕРЕЗОВСКИЙ: note 150 Я многому научился за последние десять лет, но так и не научился разбираться в людях. Меня часто предавали, но я никогда не вел списка врагов или друзей. Это бессмысленно. Корр.: Борис Абрамович, первый вопрос в лоб: вы ведете войну с президентом Путиным?

— Я могу еще раз подчеркнуть: я не воюю с Путиным. Более того, я считаю саму постановку вопроса о том, чтобы воевать с президентом России, абсолютно неправильной. Даже если бы не поддерживал — все равно не воевал бы. А вот то, что я пытаюсь найти аргументы, в том числе достаточно жесткие, по отношению к тем действиям президента, с которыми не согласен, — это абсолютно верно.

С моей точки зрения, власть наша вменяема — это с одной стороны. А с другой — к сожалению, она недалекая. Я считаю, что главная ошибка, которую допускают президент и его окружение, — это системная ошибка. Суть ее в том, что для очень сложных проблем президент и его окружение пытаются найти простые решения. Именно в этом смысле ограниченность власти представляет угрозу для общества, потому что простых решений для проблем, которые стоят перед Россией, не существует. note 151

— Вы долго помогали Путину. Теперь уверяете, что принципиально с ним разошлись. В чем это вдруг появившееся принципиальное несогласие?

— У меня с ним был как-то очень долгий разговор. Это было связано с пакетом законов об изменении структуры власти в России. И в конечном счете мы разошлись с ним в главном. Мы разошлись с ним в том, что он не верит, что Россия готова стать либеральной, свободной страной. Он не верит в то, что люди готовы сами взять на себя ответственность за свою жизнь.

Он считал, что о людях по-прежнему должен заботиться президент или другие начальники. В то же время он говорил: «Я верю в необходимость того, чтобы Россия стала демократической. Но мы должны ее туда затолкать».

Я в принципе лет семь-восемь тому назад был близок к этой точке зрения. Я считал, что в стране традиционно за многие столетия ее истории накопился очень высокий потенциал рабства. И очень сложно изменить этот потенциал.

— Что это значит — потенциал рабства? Кого вы считаете рабами?

— Раб — это человек, который привык, чтобы о его жизни заботились другие. Заботился помещик, царь, генсек. Раб должен быть уверен в завтрашнем дне безусловно. Он должен быть уверен в том, что завтра у него будет бутылка водки, батон хлеба, кусок колбасы.

Но последние семь лет продемонстрировали, что появилось огромное число свободных, независимых людей. Особенно среди молодежи. Моя оценка — за последние десять лет число свободных, независимых людей достигло в стране примерно 20 процентов. Это колоссальная цифра для России, если учесть, что число таких людей в середине 1980-х измерялось максимум тысячами. И вдруг — миллионы за короткое время.

Это означало, что будущее России совершенно определено, что нужно проявить еще больше воли, чтобы вести страну к созданию либерального, свободного общества; воли, которую продемонстрировал в свое время Ельцин. Нужно было, чтобы число этих свободных людей создало критическую массу. А критическая масса, с моей точки зрения, это процентов 30—35 населения, когда уже невозможен разворот назад.

— Вы действительно считаете, что Путин сегодня избрал другой путь?

— Это очевидно, что Путин сегодня избрал другой путь. Мы сегодня видим, с каким энтузиазмом рабы побежали назад; с каким энтузиазмом они славят его, пишут учебники, создают спортивные организации имени Путина, рапортуют, организуют партийные ячейки. Это означает только одно — что очень хрупким был этот потенциал свободы. И он стремительно разрушается. Главным инструментом

этого разрушения, конечно, является страх. То есть в людях опять поселяют намеренно страх перед властью. Отсюда вся эта терминология, которой народ ждал, — «замочить», «дубина». Сколько угодно можно говорить, что это неинтеллигентно, что это не пристало говорить президенту великой страны. Но народ это слышит, и народу это нравится.

— Если народу это нравится, то, наверное, трудно будет поспорить с такой политикой?

— Опираться в широком смысле на народ очень опасно. Потому что слишком гибок политический менталитет сегодня в России. Вот, например, хотел ведь народ в 1996 году проголосовать за Зюганова, а проголосовал за Ельцина. Хотел в 1999 году проголосовать за Примакова, а проголосовал за Путина. Поэтому особенно важно то, как к происходящему в России относится сознательная часть общества, которая не меняет раз принятого решения. В этом смысле президент сегодня уже проиграл, потому что он проиграл думающих людей. Не бездумных, готовых на все по приказу родины и партии, а тех, которые самостоятельно анализируют события. Их вернуть невозможно, потому что они не пойдут и не простят разворота назад, в несвободу. Им там не жить. Такая вот сложная штука интеллект. Эта часть общества должна была стать опорой власти нового президента. Теперь она для него потеряна.

— Каков ваш прогноз о том, что будет со страной в ближайшие год, два, три?

— Этот вопрос, на самом деле, ключевой. Я не имею на него ответа. Но я очень хочу получить ответ как можно быстрее. И поэтому те действия, которые я предпринимаю, имеют свою логику. Они призваны получить как можно быстрее ответ на этот вопрос.

Я хочу, чтобы наш президент, чтобы люди, которые его окружают, открыли свое лицо. Отсюда некоторые мои кажущиеся импульсивными действия — и уход из Думы, и жесткая позиция по изменениям структуры власти, и жесткая позиция по Чечне, и жесткая позиция по тому, как поступает власть со средствами массовой информации. Я действительно веду себя вызывающе. И я делаю это совершенно сознательно. Хочу, чтобы власть как можно быстрее открыла свое лицо не только для меня.