Испорченная кровь

дрожала под одеялом, стараясь не смотреть на

лошадей.

Пробуждение было похоже на утро после

ночной попойки, когда оказываешься в постели с

бойфрендом лучшей подруги.

Сначала я была слишком потрясена, чтобы

двигаться, поэтому просто лежала, парализованная

стыдом и тошнотой. Мне казалось, что находясь там,

я кого-то предаю, но я так и не разобралась кого.

Айзек не искал меня, но если учесть, что мы всю

ночь передавали друг другу бутылку, он, вероятно,

чувствовал себя так же ужасно, как и я. Последнее

время мы так и живём: после ужина встречаемся в

гостиной, чтобы выпить из бутылки, которая уютно

ощущается в наших руках. Послеобеденная выпивка.

Только наши порции еды становятся вс ё меньше и

меньше:

горсть

риса,

небольшая

кучка

консервированной моркови. Последнее время в

наших желудках больше алкоголя, чем еды. У меня

вырывается стон при мысли о еде. Мне нужно

пописать и, возможно, вырвать. Я туда -сюда вожу

кончиком пальца по хлопковому постельному белью.

Туда-сюда, туда -сюда, пока не засыпаю. « Landscape»

по-прежнему играет. Песня не прекращает играть

никогда. Наш Смотритель Зоопарка жесток.

Туда-сюда, туда -сюда. Слева от кровати на

стене наклеены обои, на которых изображены

крошечные карусельные лошадки, плавающие на

кремовом фоне. Вот только они не злятся, как

лошади, прикреплённые к кровати. У них нет

широких ноздрей, и не видно белков глаз. К их

хохолкам привязаны цветные ленты, а драгоценные

камни красного цвета украшают сёдла. Справа от

кровати стена выкрашена в синий, в центре комнаты

кирпичный камин. Иногда я смотрю на синюю стену,

но остальное время мне больше нравится считать

маленьких лошадок на обоях. А потом наступают

моменты, когда я зажмуриваю глаза и представляю,

что дома в своей постели. У меня другие простыни, и

одеяло не такое тяж ёлое, но если я буду лежать

неподвижно...

Именно тогда всё меняется. Я уже не уверена, что

хотела бы находиться в собственной постели. Там так

же холодно, как в этой. Я не хочу быть нигде. Я

должна принять холод, снег и тюрьму. Я должна

быть как Корри Тен Бум ( Прим. пер.: Корри Тен Бум

— голландская праведница, помогавшая евреям во

время Второй Мировой войны) и попытаться найти

цель в страдании. На этой мысли я вхожу в ступор.

Мои мысли, двигающиеся по кругу целый день,

отключились. Я просто смотрю в одну точку. Пока , в

конце концов, не приходит Айзек; он приносит

тарелку с едой и ставит её на тумбочку возле

кровати. Я ничего не трогаю. И так в течение

нескольких дней, пока он не начинает умолять меня

есть. Двигаться. Поговорить с ним. Я смотрю на одну

из двух стен и проверяю, как долго могу обходиться

без чувств. Я мочусь в постель. В первый раз — это

несчастный случай, мой мочевой пузырь, натянутый

как шарик, наполненный водой, достигает своего

предела. Затем это происходит снова. Во сне я

перекатываюсь по кровати и нахожу новое место. Я

просыпаюсь ближе к камину в едва влажной одежде,

но это не беспокоит меня. Я, наконец, в том

состоянии, когда ничто меня не беспокоит.

Всплеск

Я извиваюсь в горячей воде, корчась от

неожиданности. Чуть не задыхаюсь, пока пытаюсь

выбраться, цепляясь ногтями за бортики ванной. Он

бросил меня туда как кусок мыла. Вода хлюпает

через борт ванны и его штаны и носки становятся

мокрыми. Я борюсь ещё несколько секунд, пока его

руки удерживают меня в воде. У меня нет сил, чтобы

бороться. Я позволяю себе погрузиться в воду. Ванна

настолько полна, что я могу погрузиться в неё

полностью. Я тону, тону, тону в океане.

Но покой мне только снится, потому что он хватает

меня под руки и пытается придать моему телу

сидячее положение. Задыхаясь, я хватаюсь за

бортики ванной. На мне ничего нет, за исключением

спортивного бюстгальтера и трусиков. Он наливает

шампунь мне на голову, а я луплю его по рукам, как

ребёнок, пока его пальцы не касаются кожи головы.

Только тогда я успокаиваюсь. Мо ё тело, ещё секунду

назад такое напряжённое,

обмякает,

а доктор,

потирая мне голову, вымывает из неё всякое желание

сопротивляться. Он моет меня руками и губкой,

которая выглядит так, будто высечена из кораллового

рифа. Руки хирурга трут мои мышцы и кожу, пока я

не успокаиваюсь, и едва могу пошевелиться. Я

закрываю глаза, когда мужчина ополаскивает мои

волосы. Своими руками он удерживает мою голову

над поверхностью воды. Когда доктор внезапно

прекращает свои манипуляции, я открываю глаза.

Айзек смотрит на меня. Он так сосредоточен, что его

брови практически слились в одну линию. Я

поднимаю руку вверх и касаюсь ладонью его щеки.

Мне следовало бы беспокоиться о том, что он может

увидеть сквозь мой тонкий белый спортивный

лифчик, но там не на что смотреть. Я плоская, как

мальчик. Убираю руку, а затем начинаю хихикать.

Это похоже на вспышку безумия. Зачем вообще я

ношу этот спортивный бюстгальтер? Так глупо. Мне

можно спокойно ходить топлесс. Я смеюсь вс ё

громче, и в рот попадает вода, когда я начинаю

съезжать на бок. Я задыхаюсь от воды и смеха. Айзек

пытается приподнять меня повыше. И внезапно всё

прекращается: и смех, и удушье. Я снова Сенна. Я