Испорченный рыцарь

Я не могу удержаться от смеха при мысли о том, что она могла бы найти трусики Брианны, запутавшиеся в моих простынях, где я их оставил.

— Только одна девушка, — признаюсь я. — И она… другая.

Я жалею об этих словах, как только они слетают с моих губ, потому что выражение ее лица смягчается, а в глазах появляется надежда.

— О нет, — говорю я. — Не начинай думать об этом. Она не настолько уж и другая.

С ее губ срывается раздраженное хмыканье.

— Так что ты приготовила? Пахнет потрясающе, — говорю я в надежде отвлечь ее от мыслей о том, что я остепенился.

Калли начала давать ей надежду.

— В духовке пирог со стейком и элевым соусом — вообще-то, их три, но я обещала Калли, Деймону и Энтони.

— Ант?

— Милый мальчик, — размышляет она. — Ему сейчас нужна любая поддержка.

Мои губы шевелятся, чтобы что-то сказать, но вскоре я обнаруживаю, что у меня нет слов.

— А еще у тебя в холодильнике свежая порция печенья и чизкейк с соленой карамелью.

— Черт, я скучал по тебе, Джей.

— Там есть несколько зеленых нездоровых напитков, которые ты так любишь, чтобы компенсировать весь сахар.

— Ты лучшая, Джей. Когда ты будешь готова оставить маму позади, просто скажи, — поддразниваю я.

— Забавно, Калли сказала то же самое.

— Это потому, что ты — лучшее, что осталось в этом доме, Джей. Она может гнить в аду, если нас это не беспокоит.

— Нико, — вздыхает она. — Она не такая уж плохая. Ей тоже больно. — Но даже когда она произносит эти слова, я вижу, как Джослин сомневается, стоит ли защищать нашу эгоистичную мать.

— Правда? Я всегда думал, что она его любит. Но теперь я в этом не уверен.

Я опускаюсь на один из барных стульев, когда Джослин подталкивает ко мне банку колы.

— Любовь бывает разной, Нико. Трудно понять отношения людей со стороны. Они были вместе почти всю свою взрослую жизнь. Такие отношения не продлятся без любви, уважения, взаимопонимания и целей.

— Наверное.

— Это сработало для него, что бы это ни было.

— Но она как будто даже не осознала, что он ушел.

— Может, и не осознала, — мягко соглашается Джослин. — Смерть, горе. Оно влияет на всех по-разному. Есть все шансы, что она живет в отрицании, чтобы не думать об этом.

— Если это так, ей нужен хороший психиатр.

— Он у нее есть, — говорит Джослин, но, судя по последовавшему за этим вздоху, я не уверен, что она хотела сказать это мне.

— О?

— Она ходит к кому-то еженедельно уже довольно долгое время. Это не является достоянием общественности.

— Верно. — Опять ложь и секреты. Как раз то, что нам всем нужно. — Надеюсь, он не очень дорогой, потому что я не уверен, что от него много пользы.

Джослин просто улыбается мне, отказываясь предоставить больше информации.

— Тебе еще что-нибудь нужно сделать, прежде чем я пойду и доставлю эти пироги? — спрашивает она, беря перчатку для духовки и натягивая ее.

— Думаю, ты уже сделала более чем достаточно.

Она кладет на прилавок три золотистых, пузырящихся пирога, и мой желудок урчит.

— В холодильнике есть овощи, их нужно только отварить. Ты ведь сможешь с этим справиться?

— Смогу, — заверяю я ее.

Возможно, это первые домашние пироги, которые увидела моя духовка, но, вопреки распространенному мнению, я действительно могу ею пользоваться.

— Хорошо, так что звони мне, если что-то понадобится. Но раз уж ты выставил свою обычную уборщицу, а этот дьявольский мальчишка твоей сестры предоставил мне доступ в твое святилище, я буду заглядывать каждые несколько дней, чтобы убедиться, что все чисто и аккуратно. Только… помни наш старый уговор. Я не трогаю комнаты с наркотиками и «джонни» (johnny — называют обычный косяк, также в некоторых случаях употребляют для ироничного наименования презерватива.).

— Понял, Джей. Никаких «джонни». Я подмигиваю ей, и она стонет.

— Н-нет, нет. Это не то, что…

— Все в порядке, Джей. В ближайшее время никаких малышей Чирилло на нашем пути не предвидится.

— Э-э… хорошо. Это хорошо. Наслаждайся остатком ночи. Будь умницей, — предупреждает она, прежде чем уйти, держа в руках два горячих пирога.

***

Наш класс погрузился в тишину, когда раздался тихий, нерешительный стук.

Все до единой головы в классе поднимают глаза от скучных, как дерьмо, экзаменационных вопросов, над которыми мы работаем, и не проходит и секунды, как в класс просовывается крошечный семиклассник.

Я хочу сказать, что он выглядит на грани того, чтобы обосраться от того, что его заставили войти в старший класс, но я уверен, что он уже это сделал.

— Здравствуйте, чем могу вам помочь, молодой человек? — мягко говорит мистер Уилсон, отчего парень спотыкается о собственные ноги, проходя в комнату.

Парень, сидящий рядом со мной, фыркает от смеха, от которого во мне разгорается настоящий ад.

Отодвинув стул на дюйм назад, я привлекаю его внимание, и его глаза находят мои смертоносные глаза.

Между нами не произносится ни слова. Да они и не нужны. Он может прочесть угрозу, написанную на моем лице, ясно как день.

Он нервно сглатывает и возвращает свое внимание к экзаменационной работе, лежащей перед ним, а не к маленькому мальчику, дрожащему перед мистером Уилсоном.

Мальчик ничего не говорит, он просто нервно протягивает записку в руке.

Мистер Уилсон поднимает глаза и сразу же обнаруживает, что я за ним наблюдаю.

Он кивает головой в мою сторону, и мой желудок скручивается, когда я понимаю, что все, что написано в записке, предназначено мне.

Мальчик поворачивается ко мне. Я и раньше думал, что он выглядит испуганным, но сейчас выражение чистого страха на его лице просто пугает.

Очевидно, он знает, кто я. Если честно, мало кто ходит по этим коридорам и не знает. Но я на уроке; что, по его мнению, я собираюсь делать?

Он подходит, хотя и неохотно. Мне тоже хочется высказать мистеру Уилсону, что он послал сюда этого бедного ребенка, хотя мог бы взять записку и отдать ее мне самому, но я держу рот на замке, желая посмотреть, как все это будет происходить.