Исповедь королевы

Верхом на пушке ехали пьяные женщины, выкрикивавшие друг другу непристойности. Мое имя часто упоминалось. Но я испытывала к ним слишком сильное отвращение, чтобы заботиться о том, что они говорили обо мне. Некоторые женщины, наполовину обнаженные, потому что они не позаботились о том, чтобы сменить юбки, шли под руку с солдатами. Они разграбили королевские амбары, и экипажи были нагружены мешками с мукой, которые бдительно охраняли солдаты. Базарные торговки приплясывали вокруг нашей кареты и кричали: «Нам больше не нужен хлеб! Мы везем с собой в Париж пекаря, жену пекаря и его мальчишку!»

Мой маленький сын хмыкнул:

— Я так голоден, мама! Твой Chou d’Amour не завтракал, не обедал…

Я утешала его, как только могла.

Наконец мы приехали в Париж. Мэр Байи приветствовал нас при свете факелов.

— Какой это замечательный день! Наконец-то парижане могут видеть в своем городе его величество со своей семьей! — сказал он.

— Надеюсь, что мое пребывание в Париже принесет мир, гармонию и подчинение законам! — гордо ответил Луи.

Как бы мы ни были измучены, все же нам пришлось ехать в ратушу. Там мы сели на трон, на котором до нас сидели короли и королевы Франции. Король попросил Байи передать людям, что он всегда испытывает удовольствие и доверие, оказываясь среди обитателей своего доброго города Парижа.

Когда Байи повторял эти слова, он пропустил слово «доверие». Я сразу же заметила это и напомнила Байи о его оплошности.

— Вы слышите, господа? Ведь так получилось даже лучше, чем если бы моя память не подвела меня! — сказал Байи.

Они высмеивали нас. Они делали вид, будто обращаются с нами как с королем и королевой, в то время как на самом деле мы были всего лишь их пленниками.

Потом нам дали короткую передышку. Нам позволили переехать из ратуши в Тюильри — в этот мрачный, пустынный дворец, который они выбрали для нас.

Тюильри и Сен-Клу

Никто не поверил бы в то, что произошло с нами за последние сутки, и что бы он ни представил себе, все это будет далеко до того, что нам пришлось вынести.

Мария Антуанетта — Мерси

Когда кто-либо принимает на себя руководство революцией, вся трудность состоит в том, чтобы не подгонять ее, а сдерживать.

О, прекрасный, но слабый король! О, несчастнейшая из королев! Ваши колебания ввергли вас в ужасную пропасть! Если вы отвергнете мои советы либо если я потерплю неудачу, погребальный покров окутает это королевство.

Мирабо

Он (Ферсен) обосновался в селении Отей… и приходит в Сен-Клу под покровом темноты. Солдат из охраны, бывший в увольнении, встретил его, когда он уходил из замка в три часа утра. Я подумал, что мой долг — поговорить об этом с королевой. «Не думаете ли вы, — сказал я ей, — что присутствие графа де Ферсена и его визиты в замок могут быть источником опасности?» Она посмотрела на меня с тем презрительным выражением, которое вы хорошо знаете. «Скажите ему это сами, если считаете правильным поступить так!..»

Сен-При

Я очень благодарен тебе за все твои слова по поводу моей подруги [Марии Антуанетты]. Верь мне, моя дорогая Софи, она заслуживает всех тех чувств, которые я испытываю к ней. Она — самое совершенное создание, которое я когда-либо знал или мог знать…

Аксель де Ферсен — своей сестре Софи

С каким ужасным роковым чувством я вошла в Тюильри! Прошло уже много времени с тех пор, как это место было обитаемо. Там было сыро и холодно. Коридоры были такими темными, что даже днем их приходилось освещать чадящими масляными лампами. Мы были в таком изнеможении, что единственное, что нам хотелось, — это спать. Дофин больше уже не говорил, что голоден. Его глаза слипались, но все же он сказал:

— Это противное место, мама! Давайте сейчас же поедем домой!

— Но почему же, мой Chou d’Amour, ведь Людовик Четырнадцатый жил здесь и любил это место. Поэтому ты тоже должен полюбить его!

— Но почему он любил его?

— Возможно, ты узнаешь это.

Ему слишком хотелось спать, чтобы задавать еще вопросы, и меня это очень радовало.

Я пыталась заснуть на поспешно сооруженной для меня постели, но все продолжала лежать без сна. Я была испугана, и мне казалось, что я все еще чувствую движение кареты, слышу крики людей и вижу эти окровавленные головы, которые держат высоко на пиках.

Я думала о том, что теперь будет с нами. Король крепко спал.

Утром мое настроение немного улучшилось. Солнце осветило ветхий вид дворца, но дневной свет, по крайней мере, действовал утешительно. Я почувствовала, что уже само то, что мы провели в безопасности ночь, было в некоторой степени триумфом.

Король был полон оптимизма.

— Нам сюда привезут мебель из Версаля. Я уверен, что мой народ пожелает, чтобы мы расположились здесь достойным образом.

Казалось невероятным, что он мог до сих пор верить в любовь своего народа.

Наши верные слуги раздобыли для нас кое-какую еду, и мы теперь могли заняться обследованием дворца. Оказалось, что в порядке была только одна часть — та, что была обращена в сторону сада. На втором этаже находилось несколько комнат, в которых можно было жить. В этих комнатах мы расположили спальни короля и Элизабет, комнаты для дофина и его сестры, гостиную и несколько приемных. На первом этаже находились моя спальня и еще четыре комнаты. Все эти апартаменты соединял лестничный пролет, так что в случае крайней необходимости мы все очень быстро могли бы собраться вместе.

Однако оказалось, что мы не найдем здесь покоя, потому что с наступлением утра народ вновь стал собираться.

Мой сын услышал их голоса и подбежал ко мне.

— Mon Dieu [136] , мама, неужели все снова будет как вчера? — воскликнул он.

Я пыталась утешить его, но женщины уже кричали мне, чтобы я вышла на балкон. Я вышла туда, причем, как и накануне, думала, что, вполне возможно, иду на смерть. Однако я сразу же заметила, что это была совсем другая толпа, более здравомыслящая. Это были парижане, твердо стоявшие на стороне революции. Однако это были не те преступники и проститутки, которые совершили поход на Версаль. Я сразу же почувствовала разницу и решила, что могу поговорить с ними.

136

Боже мой (фр.).

Когда я вышла на балкон, установилась тишина. Я поняла, что они уважают мое мужество, которое проявлялось в том, что я без страха стояла лицом к лицу с ними.

Я произнесла:

— Друзья мои, вы должны знать, что я люблю мой добрый город Париж!

— О да! — крикнул чей-то голос. — Так сильно, что четырнадцатого июля вы хотели, чтобы он был осажден, а пятого октября чуть не сбежали за границу!

Послышались одобрительные крики и смех. Однако как все это отличалось от того, что было вчера!