Исповедь королевы

Потом он начал говорить, что желает послужить нам. Он способен это сделать. Он склонит народ к выполнению своей воли. От меня ему было нужно, чтобы я убедила короля принять его. Тогда он сможет изложить свои планы в присутствии нас обоих.

Я слушала его, и меня возбуждал его энтузиазм, который составлял такой контраст с тем летаргическим состоянием, в котором пребывал мой муж. Он чем-то напоминал мне Акселя, который так страстно желал спасти меня. Правда, за исключением того, что Аксель был прекрасен, а этот человек был так безобразен.

Я поверила, что он способен сделать все то, о чем он говорил, и сказала ему об этом.

Не сомневаюсь, что со своей стороны он был искренен, когда, положив руку на сердце, сказал, что в будущем величайшим желанием его жизни будет служить мне и что отныне я могу считать его своим защитником.

Я сказала ему, что он дал мне новые надежды. Он отвечал, что я вполне могу надеяться на лучшее и что скоро все унижения, которые я перенесла, останутся позади.

В этом человеке была такая мощь, что я не могла не поверить ему.

Я покинула его, чувствуя, что наша беседа имела заметный успех. Аксель был в восторге, и Мерси тоже. Я чувствовала, что единственное, что мы должны были теперь делать, — это ждать, когда Мирабо начнет действовать.

Я ликовала, когда узнала, что он написал графу Деламарку, который был одним из посредников в этом деле, следующее: «Ничто не остановит меня. Я скорее умру, чем не выполню своих обещаний».

Наступила осень, и нам пришлось оставить Сен-Клу и вернуться в Тюильри. С великой грустью мы возвращались в свой сырой, темный дом.

Тетушки были несчастны. Они лишь смутно понимали, что произошло. Они ненавидели эти толпы людей, которые всегда поджидали нас и обращались с нами без всякого уважения. Они ненавидели охранников, которые так нагло шпионили за нами.

Они были постоянно в слезах, и их здоровье ухудшалось. Они еще больше, чем раньше, завидовали бедной Софи. Аделаида заявила, что нужно завидовать всем, кто умер до того, как произошли эти ужасные события.

Мирабо поддерживал связь с нами, и король принимал его. Я заметила, что если мы разработаем какой-нибудь план, включающий наш отъезд из Парижа, то при этом нужно будет приложить все усилия, чтобы обеспечить безопасность тетушек. Луи согласился с нами, но, по своему обыкновению, ничего не сделал для этого. Поэтому я стала советоваться по этому вопросу с Акселем. Он сказал, что мы должны устроить так, чтобы им удалось ускользнуть. Они должны пересечь границу, после чего, возможно, направиться в Неаполь, где их, вне всякого сомнения, примет моя сестра.

Я никогда не забуду тот день, когда они уехали. Они выглядели несчастными, как два потерявшихся ребенка. Они обняли меня с любовью, и Аделаида воскликнула, что ей хотелось бы, чтобы я тоже уехала вместе с ними — я, их дорогой Луи и наши милые дети. Я сказала, что мы не можем уехать. Тогда она молча посмотрела на меня. Я поняла, что она просила у меня прощения за всю ту злобу, которую она питала ко мне в прошлом. Я хотела, чтобы она поняла, что я не злюсь на нее. В прошлом я была слишком беззаботна, чтобы злиться. Теперь же я осознала, что в мире и без того слишком много ненависти, и у меня не было никакого желания добавлять ее.

Я поцеловала их и сказала, что скоро, возможно, мы снова будем все вместе, хотя сама ни минуты не верила в это. Они вышли во внутренний двор, где их ждали экипажи. Я была испугана, когда увидела, что возле дворца собралась толпа, которая прилагала определенные усилия, чтобы не дать им уехать.

Я услышала, как чей-то голос крикнул:

— Ну что, позволим им уехать?

Я слушала, и мое сердце неистово билось в ожидании ответа.

Некоторое время продолжалась пауза. Но, когда во время этой паузы кучер хлестнул лошадей и экипаж тронулся, никто не пытался преследовать их. Ведь это были всего лишь мадам — сумасшедшие старые дамы.

Я стояла у окна и глядела на улицу, но ничего не видела.

И вот они уехали… Закончился еще один этап.

Прошло много времени, прежде чем до меня дошли известия о них. По дороге их экипаж остановили. В них пристально всматривались чьи-то страшные лица. Поскольку ни одна из них не могла быть переодетой королевой, им позволили проехать. Наконец они достигли Неаполя, где их радушно приняла моя сестра Каролина.

Я узнала, что они говорили обо мне с чувством, близким к благоговению. Должно быть, они по-настоящему жалели меня.

Герцог Орлеанский возвратился в Париж. Почему он должен оставаться за границей? Потому что король отправил его в ссылку? Но какая власть была тогда у короля? Парижане приветствовали его возвращение. Вместе с ним приехала и Жанна де ла Мотт. Зачем было ей оставаться там? Теперь она могла уже не опасаться того, что ее заставят понести наказание за участие в мошенничестве с бриллиантовым ожерельем. Все считали, что она была всего лишь козлом отпущения и что в действительности ожерелье было у меня.

Она обосновалась на Вандомской площади и занималась тем, что писала сочинения, в которых я всегда была центральным персонажем. Она изложила свою самую последнюю версию скандала с бриллиантовым ожерельем. Ее работы принимали с восторгом, потому что их цель состояла в том, чтобы очернить меня.

Тем временем Мирабо отдавал всю свою энергию решению задачи восстановления монархии. Теперь я думаю, что он мог бы решить ее успешно. Он работал одновременно и с Национальной Ассамблеей, и с королем, и теперь мы были ближе к примирению, чем когда-либо на протяжении долгого времени. Мирабо мог спасти нас. Теперь я понимаю это.

Однако он был не совсем альтруистом. Он хотел власти для себя лично. Он также желал богатства. У него были огромные долги. Король должен был подготовить миллион ливров. Эти деньги должны были перейти во владение Мирабо, когда он положит конец революции и король снова прочно утвердится на троне. Тогда его, Мирабо, долги, естественно, будут погашены, и он приобретет вечную благодарность короля.

С его прекрасным голосом и мастерским владением словом он мог без особого труда управлять Ассамблеей. Марат, Робеспьер и Дантон были настороже, и герцог Орлеанский — тоже. Должно быть, они опасались, что Мирабо разрушит все то, за что они агитировали.

Он с горячностью говорил королю:

— На нас идут четыре врага: налогообложение, банкротство, армия и зима. Но мы можем подготовиться к встрече с ними и руководить ими. Нельзя сказать, что гражданская война будет наверняка, но она, возможно, была бы целесообразна.

Луи был в ужасе.

— Гражданская война? Я никогда не соглашусь на это!

— Закон и порядок будут просто оружием, чтобы бороться с толпой. И ваше величество сомневается, кто одержит победу?

Король посмотрел на меня.