Исповедь плохой подруги

«Выздоравливай, моя любимая овечка».

Где-то с полминуты я таращилась на текст, а потом открытка выпала из моих рук.

— Я подниму! — сказала медсестра.

— Можно мне букет? — сказала я.

— Да, конечно.

Медсестра протянула мне букет, а сама наклонилась за открыткой. Не успев подняться, она в испуге отшатнулась от меня.

Без единого слова я швырнула букет в стену. Он был так туго связан, что не распался, лишь пара листочков отлетели. Тогда я попыталась его пнуть, но нога в гипсе едва ли могла с этим справиться, а на здоровой я стояла. Из глаз брызнули слезы. Я схватила костыль и стала им бить по букету. Вскоре обертка раскрылась и цветы рассыпались. Теперь они выглядели так, будто корова их пожевала и выплюнула.

— Ксюша! Ксюша! — слышала я крики то ли мамы, то ли медсестры. — Что ты делаешь?

Я старалась их не слушать. Все била по букету, ощущая лишь злость и то, как по щекам бегут слезы — горячие от обиды и ярости.

Букет! Она прислала мне сраный букет! Да пусть засунет его себе в…

— Ксюша, прекрати! — сказала мама, приблизившись ко мне.

Она выдрала из моих рук костыль, но мне уже было все равно — то, что осталось от букета улетело далеко и я не могла до него дотянуться.

— Ты что творишь? — сказала мама.

Я не понимала, как в одной реплике может заключаться и беспокойство, и недоумение, и немного злости.

— Букет, — сказала я.

— Я вижу! — сказала мама теперь уже просто раздраженно. — Зачем ты его угробила?

Я пожала плечами. Теперь цветы, точнее отдельные их части покрывали несколько квадратных метров пола коридора. Казалось, что здесь кто-то подрался, а потом кого-то похоронили.

Когда я подняла голову, то увидела, что медсестра все еще стоит рядом и смотрит то на меня, то на пол.

— Извините, — сказала я. — Извините, пожалуйста, я просто… Я просто немного устала.

Медсестра поджала губы, но выражение лица у нее было сочувствующее.

— Ничего, я понимаю, — сказала она.

Пришлось еще несколько минут стоять рядом со свидетельствами о моей несдержанности. Мама закончила решать дела с администратором и вскоре мы покинули больницу.

Следующие дни я мало выходила из дома. Кроме очевидной причины, я еще пыталась вложиться в сроки с дипломом. Я сообщила Ольге Вячеславовне о травме, и она проводила со мной консультации онлайн. И почем я раньше думала, что она злюка?

От звуков уведомлений я каждый раз подскакивала, думая, а не Адель ли это. И примерно в половине случаев я не ошибалась. Сначала Адель спрашивала, понравился ли мне букет. Я не отвечала. Затем она интересовалась моим самочувствием. Интересно, что я должна была ответить? Как по ее мнению ведут себя люди после того, как попадают под машину? Не смущаясь тем, что я ее игнорировала, Адель спрашивала, можно ли ей приехать, проведать меня. В какой-то день она написала, что выезжает. Я перепугалась, но ровно до того момента, как Адель написала мне в сообщении, почему я ей не сказала, что выписалась. Меня пробрал нервный смех, а после я даже всплакнула.

Но от переживаний я всегда могла отвлечься на работу над дипломом. К началу следующей недели мне осталось только выводы написать. Звучит просто, но на деле это одно из самых важных заданий. На сколько я знала, многие преподаватели из тех, что будут оценивать наши работы, только выводи и будут читать. Так что мне предстояла важная и большая аналитическая работа.

«Следовательно, взаимосвязь негативных черт личности и абьюзивных проявлений в межличностных отношениях является распространенной проблемой в современном обществе» — написала я и поставила точку. Больше на ум ничего не приходило. Я оперлась щекой о кулак и забарабанила пальцами по столу. Негативные черты личности — это вообще какие?

Например, эгоизм, да? Эгоистичный человек на первое место в любом случае ставит себя на первое место, даже если знает, что это нанесет физический или моральный вред другому человеку.

Я усмехнулась. Прям как Адель в мой день рождения. Вот уж за что ее можно поблагодарить, так это за материал для моего диплома.

Я расписала свои наблюдения по этому вопросу, опираясь на те данные, которые собирала во время опроса и всей своей предыдущей работы. Затем я стала думать дальше. И чем больше размышляла, тем больше ужасалась. Далеко ходить за примерами не пришлось — все они произошли в моей жизни за последние два месяца.

Если человек высокомерный, то он никогда не скажет комплимент другому, а лишь будет указывать на недостатки. Как Адель, когда я примеряла купальники.

Если человек лживый, то он наобещает кучу всего, но не станет этого выполнять. Как Адель, когда пообещала мне разобраться с Владом.

Если человек обидчивый, то он станет во всем винить другого. Адель всегда так делала, когда мы спорили.

Если человек лицемерный, то он будет говорить тебе одно, а делать другое. Как Адель, когда пыталась отвадить меня от Тимура, чтобы потом самой попытаться его вернуть.

Она никогда не слушала меня, не воспринимала всерьез мои слова, мои возражения. Все ее попытки задобрить меня — были туфтой. Стала бы она дарить мне пробник от крысы, если бы услышала, что я люблю больших собак? Стала бы выставлять мои дурацкие фотки и то злополучное видео, если бы усекла, что я не хочу видеть себя в сети?

Хотя выводы получились всего на две с половиной страницы, делать их было тяжелее, чем все предыдущие задания. В основном, конечно, в моральном плане. Я даже сходила за стопкой бумажных салфеток, чтобы не закапать клавиатуру своими соплями и слезами. Потом я сходила за салфетками еще раз. И в конце концов работа была готова.

Я просмотрела все еще несколько раз и, собравшись, ушла ее печатать. До защиты оставался всего один день.

В среду, двадцать первого июня, наступил день, которого все студенты с моего потока там ждали и так надеялись, что он никогда не настанет. С самого утра тучи затянули небо, и я поверила в то, что человек властен над стихией. Иначе как объяснить такую мрачную погоду в день защиты, то есть в день подавленного настроения и нервов у всех, даже самых безответственных студентов.

Я раскошелилась на такси, потому что с костылями в маршрутке, вероятно, не очень удобно. А еще я боялась опоздать.

Одногруппники сочувственно спрашивали у меня, что случилось, хлопали меня по спине и предлагали помощь. Мне все это быстро надоело. Я просто хотела повторить свою речь, не прерываясь на вымученную улыбку и рассказ о том, как Чмоня отправилась в свой последний путь.

Хотя я приехала загодя, время до того момента, как нас запустили в аудиторию, прошло очень быстро. Когда староста спросила, какой в очереди я хочу выступать, я сказала, что мне все равно и она поставила меня третьей. Третьей! Спасибо, конечно, что не первой, но все равно третьей — это очень рано. Сердце колотилось уже в ушах, когда назвали мою фамилию. Под длительное молчание я выбиралась из-за парты и на костылях топала к кафедре.