Исповедь плохой подруги

Адель говорила так просто и уверенно, словно озвучивала общеизвестные истины. Каждое ее слово било меня так же, как если бы это вживую делал профессиональный боксер. Я думала, что держусь стойко, но затем вдруг поняла, что по щекам бегут слезы.

— Зачем ты так говоришь? — выдавила я. — Ты же на самом деле не думаешь так обо мне.

— Ты уверена?

Я отступила на шаг, будто слова Адель были хлыстом, который не достанет до меня, если я отойду. Я врезалась в столешницу с раковинами и опустилась на нее.

— Уходи, — сказала я, сжимая столешницу руками так, что ее угол больно впился в ладонь.

— Ладно, — сказала Адель. С самого начала монолога она не менялась в лице и сейчас тоже оставалась нейтральной, будто мы говорили о погоде. — Только помни потом, что ты сама меня прогнала.

Адель ушла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я все продолжала держаться за столешницу. Слезы застелили глаза, так что я ничего толком не видела.

Тут вернулась та женщина. Она подошла к раковине, чтобы помыть руки. Я быстро смахнула слезы рукавом.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Н-нет, нет, ничего, — бормотала я, затем зачем-то добивала: — Извините.

Выскочив из туалета, я понеслась к выходу, уже не особо беспокоясь о том, кто и как на меня посмотрит и что я от этого чувствую.

Хотела бы я сказать, что к вечеру успокоилась. Но это было не так. Скорее даже наоборот. Чем дольше я находилась в таком состоянии, тем больше я осознавала, что Адель права и тем хуже становилось. Я и вправду только и делаю, что жалуюсь. Как со мной может быть интересно? Кажется, что в моей жизни не происходит ничего занимательно, ничего стоящего, ничего такого, что можно было бы рассказать.

Я жаловалась на куратора и на диплом, на Чмоню, на Влада и Тимура… Адель можно понять. Ей все это уже надоело. Я бы тоже не хотела, чтобы в моем окружении была такая подруга, какой я была для Адель.

Время не лечило, а, казалось, наоборот. Вернувшись домой, я сделала до вечера едва ли больше десяти шагов. Мою подушку уже можно было выжимать. Я чувствовала, что живот урчит от голода, но не было сил чтобы приготовить хотя бы бутерброд.

В какой-то момент я услышала странные звуки. Я не испугалась, потому что даже если это были подкроватные монстры, я была бы ни против, если бы они меня съели. Но тут же я поняла, что это Чмоня скребется в закрытую дверь моей спальни. Она гавкнула пару раз, словно называя пароль и я ее впустила. Уже настало время с ней гулять. Так что я умылась, прицепила поводок к ошейнику Чмони и, обувшись, вышла на улицу.

Мы не стали по старому обыкновению маячить около дворов, а сразу пошли на аллею. Гулять здесь было не так приятно, как весной. Пух с тополей все летел и летел, ветер подбрасывал и кружил его так, что мне постоянно хотелось чесать нос. Чмоня тоже то и дело останавливалась и чихала. Я не ждала ее и шла прямо. Казалось, что если я остановлюсь, то мне не хватит сил снова двинуться в путь. Я сосредоточилась на каждом шаге и на каждом вдохе только чтобы мысли угомонились и перестали возникать в голове, толкая одна другую и будто состязаясь в том, от какой мне станет больнее.

Чмоня тормозила все больше и уже останавливалась каждые пару метров. Я дергала поводок, но в ответ Чмоня только рычала на меня. Мне это надоело, и я отсоединила поводок.

— Давай, вперед! — скомандовала я.

Чмоня сначала недоверчиво покрутилась у моих ног, а когда я пошла, она увязалась следом. Уже через полминуты она осмелела настолько, что отбегала от меня на несколько метров. Вначале я следила за ней, но потом мне это наскучило, и я просто шла.

Я то начинала плакать, то мне удавалось отвлечься, но глаза постоянно были на мокром месте. Я шла быстро, Чмоня едва за мной поспевала. Дурацкий тополиный пух залезал в нос и в глаза. Да я такими темпами с ума сойду или протру в носу дырку. Осмотревшись в поисках места, где пуха поменьше, я перешла на тропинку, которая была ближе к проезжей части. Подозвав Чмоню и убедившись, что она следует за мной, я пошла дальше.

Мимо нас прошел белый лабрадор. Его хозяйка, девочка с короткими темно-каштановыми волосами, завязанными в низкий хвост, помахала мне. Я заставила себя улыбнуться и тоже помахать ей. Мы часто видимся, когда выгуливаем собак. Почти что лучшие подруги.

Через секунду я пожалела, что улыбнулась ей. Девочка восприняла это, как повод начать разговор.

— Привет! — сказала она. — Ты сегодня одна гуляешь?

Одна? Каждый раз, когда мы с этой девочкой виделись, я была одна. Почему она спрашивает?

— В смысле? — нахмурилась я.

— Ну, твоя чихуашка обычно так громко гавкает, что мой Помпон, как только ее видит, тянет меня в другую сторону.

Девочка улыбнулась. Увидев, что я до сих пор не понимаю, она добавила:

— А ты сегодня сама, без нее.

— Нет. Вон она.

Я махнула рукой за себя. Девочка внимательно посмотрела мне за спину.

— Не вижу, — сказала она, но я уже сама поняла, что что-то не так.

На белого лабрадора Чмоня всегда так активно реагировала, что этого невозможно было не заметить. А сейчас она молчала. Невообразимо.

Осознав, что Чмоня исчезла, я стала смотреть во все стороны, крутиться на месте и звать ее. Чмони нигде не было.

— А то не она? — осторожно спросила девочка.

Я посмотрела туда, куда она указывала. На проезжую часть. И да, я увидела Чмоню — крохотное светлое пятнышко на гладком темно-сером асфальте. Чмоня бодренько семенила по дороге, задрав хвостик.

Не успев подумать, я бросилась на дорогу. Чмоня убежала уже далеко. Я пообещала себе, что больше не отпущу ее с поводка, даже если она будет так же вредничать, как сегодня.

— Чмоня! — крикнула я.

Она меня не слушала. Мы практически перебежали дорогу, как я услышала жуткий звук, с которым покрышки стираются об асфальт. Потом был мощный удар, который пришелся мне в бок. Чмоня исчезла из поля зрения. Я почувствовала, что лечу. Целую секунду я ничего не ощущала — ни земли под ногами, ни боли. А потом ощущения накатили все и сразу. Где-то был крик, звук автомобильной сирены. Но более всего я ощутила боль, с какой мое тело проехалось по асфальту, будто по терке. Последним, что я помнила, был глухой звук, с каким моя голова стукнулась об асфальт. Потом я потеряла сознание.

Глава 23 В которой я на перепутье

Когда я очнулась, все снова началось с чувств. Первым делом я ощутила, как в глаза бьет свет. Это было так странно. Уже вечер, откуда такой яркий свет?

Затем меня отвлекло другое, еще более странное ощущение. Ноги чувствовались по-разному. Одна — как обычно, а вторая была тяжеленной и одновременно будто бы парила в невесомости. Мне захотелось до нее дотронуться, но я смутно понимала, что лучше этого не делать. Еще хотелось пить, язык вяло шарил по иссушенному небу.